Неужели он участвовал в заговоре вместе с Пацци? И все это время лгал ей? Изабелла больше не знала, чему верить.
Она вынула платок из узкого рукава своего черного платья и приложила ко лбу. Чистый аромат лимонной вербены привел Изабеллу в себя. Она прижалась к холодной каменной стене, собираясь с силами. Для того, что ей предстояло сделать, сил нужно было много.
Дом, у которого стояла Изабелла, как и большинство других домов Флоренции, был накрепко заперт – ставни закрыты, двери заложены засовами. Он стоял молчаливый и мрачный. Обычно в это время, когда строгий пост уже закончился и город праздновал воскрешение Христа, на улицах бушевало веселье, горожане танцевали, устраивали пиры. Теперь повсюду была кровь. Кровь в соборе, тела, повешенные на окнах дворца Синьории, тела, которые таскали по улицам Флоренции, словно в каком-то жутком шествии.
Изабелла прижала платок к губам, заглушив всхлип. Что стало с этим прекрасным городом, средоточием цивилизации, средоточием всего, что она любила? Он исчез. Исчезло искусство, науки, рыцарство. Все было сметено волной насилия. Насилия, частью которого был Орландо.
И Изабелла осталась одна на крошечном островке в самом центре кровавого потока. Маттео был мертв, Катерина больна, а Орландо… Орландо был одним из тех, кто положил начало этому ужасу. Какой же глупой она была… целовала его, мечтала о нем. Надеялась на встречу с ним…
«Но ты все еще здесь, – прошептал разум. – Ты – единственная, кто знает правду. Единственная, кто может все исправить».
Эта мысль придала Изабелле сил. Да, она осталась одна. Только она сама может восстановить хрупкий мир в своей душе, но для этого ей придется совладать с женской слабостью. Теперь ей понадобятся все ее силы.
Сделав глубокий вдох, Изабелла опустила вуаль. Ее пальцы были в пятнах краски. Она не могла избавиться от них, сколько ни мыла руки, сколько ни втирала в кожу душистые кремы Катерины. На мгновение Изабелле словно открылось будущее – ее руки, заляпанные кровью.
Вздрогнув, она отогнала прочь ужасную мысль. Сейчас не время для фантазий. Она осторожно выбралась из своего укрытия и, оглядевшись по сторонам, свернула на узкую улочку.
Здесь было не так многолюдно. Большинство прохожих спешили ко дворцу Синьории полюбоваться телами Пацци, висевшими на его стенах, или к домам заговорщиков, чтобы принять участие в дикой оргии разграбления. Время от времени до Изабеллы доносились крики «Медичи! Да здравствуют Медичи!».
Изабелла медленно ступала по мокрой скользкой брусчатке, приподняв подол своего черного платья. К счастью, сегодня на ней были крепкие ботинки, свои модные бархатные туфли она оставила дома, вместе со струсившими слугами. Это путешествие ей пришлось совершить одной.
Обычно этот путь занимал минуты. Как приятно было в ясный день прогуляться от дома кузины до церкви Сан-Лоренцо. Но не сегодня. Сегодня путешествие заняло у Изабеллы почти час, и в конце пути ее не ждало ничего приятного.
Наконец она добралась до церкви. Здесь тоже собралась толпа, но криков слышно не было, лишь рыдания. Колокола Сан-Лоренцо звонили медленно, тягуче, заглушая бормотания и проклятия. Одетые в черное мужчины пропустили Изабеллу, не толкая ее и не пытаясь сорвать вуаль. Она медленно поднялась по каменным ступеням к мраморному фасаду, ее сердце больно сжалось.
У закрытых деревянных дверей стояли два солдата, облаченные в форму Медичи. Их скрещенные пики преграждали путь в церковь.
– Простите, мадонна, – сказал один из стражей, мужчина с суровым лицом. Изабелла узнала его, он был рядом с Джулиано тогда, на празднике в Прато. – Нам приказано никого не пускать.
Изабелла откинула вуаль, открывая лицо.
– Никого, синьор? Даже Строцци?
– Синьорина Спинола, – пробормотал стражник, в его голосе звучало удивление. – Я не знаю…
– Прошу вас, синьор. Я хочу лишь увидеть его до того, как он упокоится в склепе. Я не причиню хлопот. Я уверена, синьор Лоренцо позволил бы мне войти.
Обменявшись взглядами, солдаты отвели свои пики.
– Конечно, мадонна.
– Благодарю вас.
Изабелла прошла мимо стражей, толкнула тяжелую резную дверь. За ее спиной раздалось металлическое лязганье – стражи вновь скрестили пики, преграждая дорогу всем, кто мог нарушить покой в церкви.
