Не прошло и пары минут, как Алина вылетела из комнаты, бормоча себе под нос заготовки извинений. Конечно, Глебу было неприятно, что она не соизволила попрощаться, но все же он мысленно снял шляпу перед ее способностью к регенерации. Пили они одинаково, но Глеба сейчас укачивало даже от ходьбы неспешным шагом, а она ускакала, как жеребенок, впервые выпущенный на зеленые пастбища. Еще умудрилась при этом сносно выглядеть – чем не дар, достойный комиксов Марвел? Хотя… Она ведь работает в этом «Как-там-его Фармасьютикалз». Кто знает, какой препарат для бодрости они раздают сотрудникам?
Как бы то ни было, Глеб ей завидовал. Ни одна разборка с начальством не сравнилась бы с нравоучениями Рудакова-старшего. Правда, трудовая книжка Глеба сияла девственной чистотой, и после универа он не успел еще попробовать себя в работе, но коротких наблюдений в офисе отца хватило, чтобы понять: его гнев всегда страшнее, а главное – несправедливее директорского. Сотрудников защищает Трудовой кодекс, весь этот офисный этикет и прочие китайские церемонии. А кто встанет на защиту Глеба? Виноват он, что ли, что не успел еще найти себя в этом бескрайнем океане возможностей? Работа должна быть по душе, не ради зарплаты же изматывать себя с утра до ночи, отказавшись от всего прекрасного, что есть в этом мире.
Взять отца: ему всего шестьдесят стукнет в феврале, а у него уже гипертония, тахикардия и бог знает какой еще букет от остеохондроза до подагры. Вот какой нормальный родитель захочет такой же участи своему единственному отпрыску? Ответ – никакой. Стало быть, Рудакова-старшего нормальным назвать было никак нельзя. Нет бы устроил себе детокс, поехал куда-нибудь в спа-отель, травки какие попил от нервов! А ему заняться больше нечем, кроме как бегать за Глебом и орать почем зря.
Любой другой на месте Глеба уехал бы, минуя неприятный разговор. Но такова уж тяжелая сыновья доля: время от времени давать папе всласть прокричаться. Ведь если бы Глеб не устраивал отцу периодическую эмоциональную разгрузку, того бы непременно хватил инфаркт. Но разве хоть кто-то скажет за это простое человеческое спасибо?
Сетуя на несправедливость мироздания, Глеб накинул на голое тело пиджак и как был, в отельных махровых тапках, направился вниз, в ресторан. Да, прошло уже чуть больше пяти минут, но это даже к лучшему: отец наверняка успел перекусить и немного успокоился.
В фойе «Равенны» царило небывалое для воскресного утра оживление. Туда-сюда сновали люди в униформе. И не в какой-то одной, а в самых разных: мелькали зеленые логотипы клининговой службы, синие спецовки строителей, оранжевые каски, красные куртки стекольщиков – словом, настоящий бразильский карнавал для бедных. Глеб с удовольствием глазел бы на эту движуху и дальше, если бы в холле не было так зверски холодно. И какому придурку, интересно, пришло в голову менять стеклянные стены в феврале? Надо будет оставить им отрицательный отзыв.
– Эй! Как вас! – Глеб подманил к себе паренька с ресепшен, кутаясь в пиджак. – Что вы тут устроили?!
Паренек, едва завидев Глеба, изменился в лице. Он раскрыл рот, закрыл и снова разинул, будто забыл, как обращаться с нижней челюстью. Пробубнив что-то про менеджера, паренек попятился и исчез в подсобке.
Глеб озадаченно поскреб подбородок. Вчера мальчишка за стойкой показался ему бодрым и куда более юным, сегодня же на его висках серебрились седые волосы. То ли накануне работал младший брат этого невротика, то ли просто изменилось освещение.
И точно! Глеба шарахнуло новым воспоминанием. Вчера в самом центре фойе красовалась необъятная хрустальная люстра. Настоящий водопад из хрусталя. Как там Алина выразилась… «Как будто кого-то вырвало стеклом». Глеб рассмеялся. Ее ведь прямо зациклило на этой люстре. Они еще пили текилу, а она так соблазнительно слизывала соль с запястья… Он все гадал, как бы намекнуть на продолжение банкета и затащить ее наверх, в номер, но Алина не сдавалась ни в какую. Глеб еще подумал тогда, что у нее, наверное, редкая устойчивость к этиловому спирту. Потому как сам он уже видел окружающий мир в легкой искрящейся размытости, а она сидела за барной стойкой и упорно интересовалась, как же бедные горничные моют треклятую люстру.
