Такого близкого друга у Генри больше не было, но более или менее адекватную замену Гамильтону он, похоже, нашел в лице Барнабаса Коуча, еще одного врача, с которым познакомился, по всей видимости, в период работы в Западной больнице. Письма от Коуча и копии писем, отправленные им Коучу, аккуратно сложены в одном из сундуков. Но если к Гамильтону Генри часто обращался «мой друг Гамильтон» или «РГ», а однажды даже «старина Гамильтон», то к Коучу исключительно по фамилии. То же самое относится к Льюису Феттеру, другому врачу, с которым Генри был знаком и изредка обменивался письмами.
Сегодня структура медицинской службы при дворе королевы Виктории выглядит весьма необычно. В ней состояли три штатных терапевта и три штатных хирурга — все они были консультантами королевы и ее лечащими врачами; один из терапевтов занимал должность главы медицинской службы, а другой главного хирурга.
Ступенью ниже располагались внештатные терапевты и хирурги. Тех, кто хорошо себя зарекомендовывал и смог завоевать благосклонность королевы, принимали в штат, тогда как штатных лейб-медиков, которые уже не справлялись со своими обязанностями вследствие возраста или нездоровья, выводили за штат. Кроме них, в многочисленной армии медиков состояли акушеры, окулисты и отиатры, а также аптекари. Последние были скорее врачами общей практики, чем поставщиками лекарств. Некоторые из них, аптекари двора, следили за здоровьем всех, кто не принадлежал к королевской семье, а другие, личные аптекари, обслуживали королеву и тех членов семьи, которые жили с ней. Часть медицинского персонала находилась в Виндзоре, часть — в Балморале, часть — в Осборне. Положение Генри в их иерархии с самого начала было особенным.
Королева назначила его внештатным лейб-медиком в 1879 году. Большинство ее врачей постоянно жили при дворе, однако Генри — несмотря на то что время от времени проводил несколько дней в Виндзоре и не раз сопровождал королеву на остров Уайт — сохранил должность профессора и свой дом в Лондоне. Начав с низшей ступени в иерархии придворных медиков, он все же находился на особом положении. Генри был консультантом королевы по гемофилии.
Всего через год службы он получил повышение и стал штатным врачом младшего сына королевы, принца Леопольда, страдавшего гемофилией, заболеванием крови, на котором специализировался Генри. Второй очерк в блокноте как раз посвящен присутствию заболевания в королевской семье, о чем Генри пишет с необычной для него откровенностью. Наверное, нет нужды говорить, что содержимое очерка не попало ни в письма, ни в воспоминания, ни в какой-либо из опубликованных трудов.
С конца прошлого века врачи имели, по крайней мере, общее представление, что гемофилия проявляется только у мужчин, но передается по наследству женщинами. Королева должна была знать, что именно она является носителем заболевания — она, и никто другой — и что болезнь унаследована ею от семьи Рейсс-Эберсдорфов, к которой принадлежала ее мать. Разумеется, королева известна своей склонностью отрицать факты и не признавать очевидное. В отношении болезни Его королевского высочества она продолжает настаивать, что в «ней нет ничего семейного» и это отдельный случай. Я не взял бы на себя смелость сообщить ей, что она является проводником недуга и виновата в появлении болезни у одного из ее сыновей и, вполне возможно, внука Фредерика Уильяма Гессенского (известного как Фритти), который умер восемь лет назад в двухлетнем возрасте, выпав из окна. Ей в каком-то смысле даже повезло, что болезнь передалась только одному из четырех сыновей и, насколько можно судить до настоящего времени, лишь одной из пяти дочерей, но подробнее об этом ниже.
Полагаю, мой поступок не принесет никакой пользы, даже если я смогу заставить себя рассказать ей. В любом случае это бесполезно, поскольку ущерб уже нанесен и при нынешнем состоянии науки не может быть компенсирован. Никто не знает, что принесет нам будущее в смысле знаний, но я молю Господа, чтобы стать Его орудием в изучении болезни и нахождении если не лекарства, то способа облегчения ужасных симптомов.
