— Она осталась совсем одна, — говорит Кэролайн. — И была очень расстроена смертью мамы. Кроме меня, у нее никого не было.
— Диана, — возражаю я. — Диана и ее девочки.
— Диана объявилась только после того, как Люси и Дженнифер уехали в какой-то модный пансион. — Ее тон не меняется, и она, похоже, нисколько не обижена. — Потом Диана стала приходить, иногда приводила с собой девочек. Я их ни разу не видела. Диана приходила одна, без сопровождающих. Я написала Дженнифер, когда умерла ее мать. Не знаю, почему Дженнифер, а не Люси, старшей. Наверное, просто имя Дженнифер мне нравится больше.
— Клара рассказывала о семье?
— Немного. Больше ей не о чем было говорить. Можно мне еще печенья?
— Конечно. — Я наливаю ей вторую чашку чая, потом чашку себе и собираюсь с духом. Пора.
— Она говорила с вами о гемофилии?
Я жду удивления: «О чем?» Но Кэролайн остается спокойной и принимает вопрос как должное.
— Немного. Хотела выяснить, знаю ли я. Но мама сказала мне, когда я была еще ребенком. — Кэролайн впервые улыбается, потом смеется, хотя ее смех напоминает череду быстрых вдохов. — Сказала, что я должна сообщить мужу перед свадьбой. Я ответила, что не выйду замуж. Конечно, не выйду. Кому я такая нужна?
Что на это ответишь? Ничего. Я молчу. И теперь не могу спросить, не это ли обстоятельство помешало ей выйти замуж. Врач или психоаналитик задал бы этот вопрос, но я всего лишь дальний родственник, биограф.
— И вы сказали Кларе, что уже знаете?
Она кивает. Похоже, ей безразлично. Кэролайн решила, что никогда не выйдет замуж, что ее никто не захочет, а остальное не важно. Она родилась в 1953 году и вполне могла бы иметь ребенка вне брака, но не сделала этого. Я теряюсь, не зная, что еще спросить, и тут она говорит:
— После смерти Клары мне достались кое-какие ее вещи. Мне сказали, Тео отказался от них, и тогда я забрала. — Она задумывается. — Это ваш отец?
Я киваю.
— А какие вещи?
— Пару чемоданов, коробка с одеждой, несколько книг по медицине и много старых фотографий.
Вот что остается после человека, прожившего почти сто лет, — немного одежды, книги и фотографии.
— А что это за книги по медицине?
— Не ее отца. Старые, но не настолько. Одна — о гемофилии и о королеве Виктории, а также медицинский словарь. Остальные не помню. Я отдала их на благотворительную распродажу в церкви. Да, и еще пара блокнотов в черных обложках.
Сердце у меня замирает. Разве я мог вообразить, что пропавший блокнот, другой блокнот с заметками Генри, продолжение того, что есть у меня, объявится при таких обстоятельствах? Я не осмеливаюсь спросить напрямую.
— Они принадлежали Генри Нантеру? Нашему прадеду?
— Наверное. Я их не читала. Почерк слишком мелкий.
Я иду в кабинет, беру со стола блокнот. Кэролайн кивает.
— Один я отправила вдове, — она имеет в виду мою мать, отец умер вскоре после Клары. — Он мне был не нужен. Хотела отправить второй, но не смогла найти, а когда нашла, его читал мой отец. Ему приходилось пользоваться лупой, но я не возражала. У него так мало развлечений. Наверное, блокнот его заинтересовал. Ему восемьдесят, и он не очень здоровый человек.
— К моей матери блокнот так и не попал.
— Нет. Я его не нашла. Папа мог выбросить блокнот вместе с мусором, всего несколько месяцев назад. Я уверена, что в квартире его нет. Это важно?
Внутри у меня пустота. Я пожимаю плечами.
— Возможно. Но теперь уже ничего не поделаешь.
Кэролайн смотрит на часы.
— Я должна идти. В больнице мне назначено на пять, а уже половина пятого. Если хотите, могу прислать фотографии.
Почему я уверен в том, в чем сомневался раньше: Генри все рассказал только в блокноте, который скрывал о всех? Я качаю головой, что Кэролайн воспринимает как отказ от ее предложения. Зачем Клара взяла эти блокноты? Потому что интересовалась медициной, тогда как для других эта наука была безразлична? Или в этих записях содержалось нечто такое, что она все время читала и перечитывала, вспоминая об отце? С другой стороны, она не питала к нему особой любви.
— Как вы думаете, ваш отец запомнил то, что прочитал? — Мой голос звучит тихо и как-то жалко.
