— Если он находился в той хромосоме, — говорю я, — которую Мэри не передала дочерям, то просто исчез бы. А если в той хромосоме, что унаследовали дочери…
— Совершенно верно. В то время мы с Дженни даже не думали о замужестве. Какое там замужество — восемьдесят четвертый год, и мы были молоды. Дженни и теперь не думает. Она не хочет замуж, не хочет детей, но самое парадоксальное, — Люси печально улыбается, — что Дженни не носитель болезни, в отличие от меня. Мы обе проверились при первой же возможности. Я рассказала мужу, когда речь зашла о браке. Он ответил, что ему все равно, и мы поженились. Я приказала себе забыть о детях, но теперь… понимаете, теперь научились отбирать эмбрионы, и…
— Предимплантационная генетическая диагностика, — перебиваю ее я. — Моя жена прошла эту процедуру. Кстати, сегодня.
— Но она не может быть носителем гемофилии!
— Полагаю, может, но дело не в гемофилии. У нее другой дефектный ген. — Чтобы немного утешить ее, я объясняю: — В определенном смысле это еще хуже. У нее все время выкидыши, но если бы ребенок родился, то… с тяжелой инвалидностью.
— Мне очень жаль, — говорит Люси, и я вижу, что она действительно мне сочувствует.
— У меня есть сын от первого брака.
Я сам не знаю, зачем это говорю, причем каждый раз. Возможно, из-за этого нелепого тщеславия, которое не в силах подавить, из-за абсурдной гордости тем, что я в состоянии стать отцом здорового ребенка. Я ничем не лучше Джорджи Крофт-Джонс, которая довольна своей почти неконтролируемой плодовитостью. Чтобы покончить с этим бессмысленным хвастовством, я сообщаю, что у меня такой же дефектный ген.
Меня вдруг охватывает желание узнать, как там Джуд, что с ней происходит, хотя что-то определенное можно будет сказать только через две недели.
Приносят кофе, и Люси говорит, что они с мужем один раз пытались зачать ребенка без гена гемофилии, но ничего не получилось, и через неделю они попробуют еще раз. Она хочет знать, не проявился ли дефектный ген у кого-то из наших родственников, и я рассказываю ей о Джоне Корри. Странно, но ее, похоже, утешает тот факт, что Джон решил не иметь детей, а она сама — повторяет Люси еще раз — согласна только на «ребенка на заказ».
— Остается Кэролайн Агню, — говорю я. — Дочь Патрисии. Она ваша двоюродная сестра. Что случилось с ней?
Люси отвечает, что никогда ее не видела. Возможно, в раннем детстве. Но Кэролайн на десять лет старше, и ей теперь сорок семь. Дженнифер получила от нее письмо, когда умерла их мать, Диана — почему именно Дженнифер, а не она, Люси не знает. Дженнифер ответила на письмо, но этим дело и закончилось.
Я спрашиваю, была ли в письме еще какая-нибудь информация о Патрисии. Люси сухо отвечает, что если я имею в виду гемофилию, то не было. Патрисия писала о приятных воспоминаниях, связанных у нее с Дианой, и о том, что в последний раз они виделись в квартире Клары.
— А ваша мать когда-нибудь упоминала об этом?
— Не помню. Но это могло быть давно, когда я училась в университете. Мы все не большие мастера писать письма.
Последние десять минут я размышлял над тем, что должен позвонить в больницу, как только доберусь до телефонной будки, но после того, как мы с Люси прощаемся и обмениваемся пустыми обещаниями не терять связи, сажусь в такси и еду прямо туда.
Теперь ничего делать не нужно, только ждать. Долгое Ожидание, как говорят в больнице, четырнадцать дней между трансплантацией эмбрионов и тестом на беременность. В нашем случае эти дни растягиваются между концом апреля и началом мая. Джуд ничего не может сделать, чтобы увеличить шансы трех крошечных, размером с булавочную головку эмбрионов, — не помогут ни витамины, ни пищевые добавки, хотя ей рекомендовано избегать чрезмерной физической нагрузки и алкоголя. Она так хочет, чтобы все получилось, что, как мне кажется, с радостью отказалась бы от пищи, если бы это гарантировало успех. Я тоже отчаянно хочу, чтобы все получилось, чтобы Джуд была счастлива — или осталась счастлива.
Хотя теперь ее не назовешь особенно счастливой; она легко переходит от смеха к слезам, иногда отчаянно стремится отвлечься от всепоглощающего желания, затем испытывает вину и суеверный страх. Джуд боится, что если перестанет думать об этом хотя бы на секунду, ее мстительная матка ополчится на нее и отвергнет эти зародыши — из-за того, что Джуд недостаточно их хочет. Настоящее безумие.
