Правила крови - страница 124
Вероника живет не в красивом георгианском особнячке с террасой, которых тут немало, а в «городском доме» постройки 70-х годов XX века, с венецианскими окнами и встроенным гаражом. Она явно ждала меня, высматривала или прислушивалась, поскольку открывает дверь очень быстро, как будто заранее к ней подошла. Вид у нее чрезвычайно ухоженный. Волосы недавно покрашены, на ногтях свежий лак, а одета она, как мне кажется, по последней моде для женщин лет на сорок моложе ее — в объемную юбку и джемпер с бахромой. Я опишу ее наряд Джуд, чтобы та подтвердила мою догадку. Насчет роскошного чаепития Дэвид оказался абсолютно прав. Вероника приготовила сэндвичи с копченым лососем, ячменные лепешки с джемом и кремом, оладьи, морковный пирог и песочное печенье. Ужинать теперь не придется — я рассчитывал поесть в поезде на обратном пути.
Пока мы едим, она рассказывает историю семьи — вероятно, смягченный, разбавленный и очищенный ее вариант, поскольку все люди, независимо от возраста, просто не могут быть такими добродетельными, консервативными и скучными, какими Вероника рисует Нантеров и Киркфордов. Генри она не знала, о чем уже говорила раньше. Бабушка Эдит, насколько она помнит, была снисходительна к шалостям детей, но не играла с ними и вообще не уделяла им много времени. У Эдит были другие занятия — что Вероника очень хорошо понимает — фотография, живопись, и она уверена, что бабушка «была исключительно счастлива». Что касается внешности, то, как выразилась Вероника, «в те времена женщины выглядели на свой возраст». Бабушка никогда не выходила из дома без шляпки. Ее густые белокурые волосы поседели и поредели, и она собирала их в пучок на затылке. Эдит регулярно посещала церковь, и Вероника помнит, как в особняк на Альма-сквер на чай приходил викарий.
Я перебиваю ее и спрашиваю об обручальном кольце, ожидая, что она не помнит, — дети никогда не замечают подобных вещей. Но Вероника помнит. Нет, бабушка не носила никаких колец, кроме простого обручального. Естественно, это может означать лишь то, что Эдит не любила кольца. Многим женщинам они мешают. С другой стороны, она могла возмущаться тем, что Генри подарил ей кольцо, которое купил сестре, и после смерти мужа Эдит сразу же избавилась от украшения.
Мать Вероники и ее тетя Мэри были очень красивыми и, вне всякого сомнения, именно поэтому смогли найти себе мужей в эпоху недостатка мужчин. Похоже, она забыла — намеренно? — что ее мать вышла замуж за восемь лет до начала Первой мировой войны. Детство Вероники было сплошной идиллией, а ее отец Джеймс Киркфорд — святой; он никогда не жаловался, хотя очень страдал из-за артрита и укороченной ноги. Она рассказывает так, словно была единственным ребенком в семье. Приходится ждать, пока она закончит, а когда мы допиваем чай и я уже собираюсь упомянуть о Джоне Корри, Вероника предлагает «осмотреть» дом и сад. У меня нет никакого желания, но я любезно соглашаюсь.
Порядок в доме просто угнетает, хотя тут больше буфетов и сундуков, чем обычно, и я предполагаю, что в них хранятся все письма и фотографии, а также, по всей видимости, школьные сочинения Дэвида. Мы поднимаемся по двум лестничным пролетам и заглядываем в спальню и ванную, а затем — в еще одну спальню, уже приготовленную для Галахада, довольно уродливую, с парусниками на стенах и рыбками на занавесках. Неужели Вероника мечтает, чтобы он стал моряком? Самодовольным тоном она выражает уверенность, что внук будет часто приезжает к бабушке — разумеется, один. Возможно, это естественно, а может, что-то вроде суеверия — она рассуждает так, словно ей шестьдесят, а не восемьдесят с лишним. Сад тоже аккуратный до отвращения: все подстрижено и скошено, а у кустов, уже совсем больших, сохранились таблички с названиями. Как я думаю, тут хватит места для качелей или для — как они там называются — конструкций для лазанья? Вероника начинает мне казаться жалкой, чего я раньше не замечал.
