– Тебе действительно нужно, чтобы твою машину посмотрели, – говорит сквозь болтовню и фортепианную музыку, которая усиливается на заднем фоне.
– Я так и сделаю, – лгу я. Я подчеркивала это ранее, пытаясь объяснить отсутствие денег, но с Беком это не работает. – Где ты? Я слышу сильный шум.
– Я у сестры. Она закатывает вечеринки за неделю до дня Благодарения.
– В чем смысл?
– Точно. По крайней мере, для нее. Но ты же знаешь, какая Эммалин. Она устраивает вечеринки за неделю до всех праздников. Помнишь, что она сделала на Пасху, несколько лет назад?
Я улыбаюсь.
– Да, помню. Ты заставил меня пойти с тобой и рассказал всем детям за детским столом, что мы ели кролика. Они посходили с ума и начали плакать, а твой отец так разозлился.
– Мой отец всегда злится, – напоминает он с оттенком горечи. Единственное время, когда Бек кажется ожесточенным, это когда говорит о своем отце, холодном, неэмоциональном мужчине, который больше любит работать, чем быть отцом и мужем. – Но в тот раз, это того стоило, хотя бы чтобы посмотреть на лица тех детей.
– Иногда ты можешь быть таким злым.
– Как и ты. Поэтому вместе мы такие классные. На самом деле, думаю, что мы можем создать воплощение совершенства.
В глубине души я знаю, что он не имеет в виду, что мы были бы классной парой, но мои губы все равно тянутся вниз. Не из–за того, что Бек был бы плохим парнем; я просто предпочитаю не думать о парнях: о том, чтобы иметь одного и разрушить свою жизнь, иметь одного и быть поглощенной им, закончить как моя мать, потому, что буду так зациклена на нем. А Бек, он определенно сможет меня поглотить. Я чувствую магнитное притяжение, ошеломляющее чувство погружения каждый раз, когда я рядом с ним.
Я бросаю взгляд на бардачок, думая о правиле. Понимая, что от его существования мне легче дышать.
– Может, мне попытаться снова написать Ари, – меняю я тему. – Не хочу, заставлять тебя уезжать с вечеринки твоей сестры.
– Слишком поздно для этого. Я уже в машине.
Если бы мне давали пенни за каждый раз, когда он это говорит, начнем с того, что я бы не была в этой грязи.
– Кроме того, – продолжает он. – Я не собираюсь упустить свой шанс стать твоим рыцарем в сияющих доспехах, только для того чтобы остаться здесь и послушать болтовню друзей моей сестры о фондовом рынке.
– Именно об этом вы, богачи, теперь разговариваете? – дразнюсь я, затаившись на своем сидении, когда свет фар проходит через заднее стекло моей машины.
– О, Боже, ты и понятия не имеешь, – ворчит он. – Клянусь, если бы я еще послушал о биржах, объемах и доходности, мне бы пришлось начать петь песню Linkin Park’s «One Step Closer» во все горло.
Я хихикаю:
– Боже, я бы с удовольствием посмотрела на это.
– Однажды я сделаю это ради тебя.
– Я буду настаивать на этом, – дразнюсь я, затем резко вздыхаю, когда фары приближаются.
Я оборачиваюсь, чтобы мельком посмотреть в окно, но не могу сказать, машина едет до смешного медленно, или же она остановилась. Я проверяю еще раз, чтобы убедиться, что двери закрыты, затем опускаюсь ниже на сидении.
– Хотя это должно быть на одной из твоих вечеринок. Такая фигня точно соответствовала бы тупым вечеринкам, которые постоянно устраивает моя мать. Кто–то постоянно о чем–то кричит, – я прикусываю язык, как только это произношу. Пока Бек знает, каким человеком является моя мать, он не нуждается в моем нытье о своей жалкой жизни. – Извини. Не хочу наговаривать на свою мать. Она просто добавила мне головной боли за последнее время.
– Полагаю, Клод «ковыряльщик в носу» порвал с ней?
– Разве он «ковыряльщик в носу»? Я думала, это был Валли.
– Нет, я абсолютно уверен, Клод – «ковыряльщик в носу». А Валли – «брови–гусеницы».
– Знаешь, что? Думаю, ты прав, – я на грани того, чтобы улыбнуться, только Бек может заставить меня сделать это, когда мы разговариваем о куче бывших моей матери.
Вообще–то, это была его идея, давать им клички, после того, как я сообщила, что мне тяжело запоминать их имена. Мы начали давать им причудливые прозвища, основываясь на их привычках и странных характеристиках, таких, как Клод «ковыряльщик в носу», Валли «брови–гусеницы «, Эд «застрявшие трусы».
