Филип оторвался от книги и посмотрел на предмет, который Фрэнк осторожно положил на стол перед ним.
– Это еще что?
Фрэнк помнил нужный ответ:
– Это товар.
– Где ты его нашел?
– У Тары.
У Филипа вытянулось лицо. Он медленно положил книгу, встал и, глядя прямо перед собой, вышел из классной комнаты. Больше Филип с Фрэнком не занимался.
Изредка, с большой помпой, строя из себя невесть что, роль педагога исполнял сам Перегрин Фик. Он давал уроки в своем кабинете, а не в импровизированном классе, устроенном из конюшни. Фик называл эти встречи «семинарами». Фрэнк сидел на стуле, а Фик засыпал его вопросами. Время от времени педагог вставал и начинал расхаживать по кабинету, сжав руки и пространно разбирая какую-нибудь незначительную подробность того, что Фрэнк успевал пробормотать.
Уроки Фика Фрэнку, скорее, не нравились. У Фика была привычка стоять сзади. Иногда он клал Фрэнку руку на плечо и крепко сжимал его. Или наклонялся, и тогда Фрэнк чувствовал запах табака, распространяемый твидовым костюмом, а затылок ему щекотало дыхание учителя. Однажды Фик положил руку ему на колено, часто задышал, глаза у старика покрылись поволокой, но тут где-то в доме что-то брякнуло, он пришел в чувство и сразу объявил, что «семинар» окончен. От матери и Бернарда Фрэнк слышал, что ему страшно повезло – сам Фик занимается с ним лично, поэтому он решил не рассказывать об этом случае.
Зато наградой за все это Фрэнку служило то, что он был рядом с Кэсси. Они жили в одной комнате. Иногда она даже брала его на ночь к себе в постель.
– Я тебе выхлопочу отдельную комнату для Фрэнка, – сказал Кэсси Джордж, при этом брови у него непроизвольно подергивались.
– Это запросто можно, – заверил Робин. – С фасада есть отличная комнатенка – как раз для него.
– Не надо, – весело пропела Кэсси. – Фрэнку и со мной хорошо.
«Да и вы двое не будете в мою дверь каждую ночь скрестись», – хотелось добавить ей. Первые несколько ночей такие знаки внимания развлекали ее, но из мужчин, что жили в Рэвенскрейге, ей больше всех нравился Джордж, который совсем не умел ухаживать.
– Фрэнка можно поселить в другой комнате – будет у него своя собственная, – сказал ей и Фик.
– Не стоит, – снова пропела она.
Сам Фик никогда ее особенно не беспокоил, иногда только шлепнет фамильярно по заду, а если она и задумывалась о том, с чего это он предлагает отселить Фрэнка, то тут же отгоняла такие мысли.
Фрэнку нравилась здешняя свобода. Никто тут не следил за тем, когда он ложится спать, совсем не то, что у строгих теток-близнецов. Правда, в Рэвенскрейге холодно, по дому гуляют сквозняки, зато можно прижаться к матери, поболтать с ней, похихикать над чудачествами других обитателей коммуны. А то, глядишь, и Бита с Бернардом заглянут – пьют чай, говорят допоздна, пока у Фрэнка не начнут слипаться глаза. Тогда Бернард, Кэсси или Бити укладывали его в кроватку. Вот Фрэнк чувствует, как его целуют в лоб, оживленный шепот взрослых отступает вдаль, и сон смыкает ему веки. Правда, тут всегда можно было ожидать каких-нибудь неприятных сюрпризов, и любой из коммунаров мог вдруг ни с того ни с сего взорваться фейерверком.
Ссоры обычно происходили между взрослыми, но в тот вечер, когда из Рэвенскрейга ушел Филип, в кухню, где Фрэнк, пачкаясь, ел хлеб с джемом, ворвалась Тара. Она приблизила к нему веснушчатое лицо.
– Эй, ты! – заорала она, брызнув слюной ему на щеку. – Никогда больше не смей заходить в мою комнату, слышишь? Еще раз узнаю, что ты хотя бы рядом с моей комнатой ошивался, я твою гадкую головенку с плеч снесу!
Лилли не выдержала и оттолкнула Тару от Фрэнка.
– А ты, дамочка, не смей никогда больше так с парнем разговаривать. Он ни в чем не виноват, так что закрой рот!
– Это он-то, черт возьми, не виноват? А кто по чужим комнатам шарится?
– Хочешь на кого-то вину свалить за то, что Филип ушел, – так на себя пеняй. Он сбежал изза того, что у тебя с Робином кое-что было, а не из-за Фрэнка. В общем, иди-ка ты отсюда, остынь.
Тара завопила и затопала ножкой. Потом прошагала из кухни и так хлопнула дверью, что она слетела с одной петли. Фрэнк застыл с куском хлеба, поднесенным к измазанному джемом рту. Лилли улыбнулась ему:
