Для газет он сделал следующее заявление:
Мое имя треплют теперь сотни газет — и русских, и заграничных. На меня клевещут, меня поносят и позорят. Меня, лежащего, лишенного гражданских прав, бьют со всех сторон, не стесняясь, люди различных лагерей и направлений: революционеры и консерваторы, либералы и люди умеренного центра, подобно Пилату и Ироду, протянув друг другу руки, сошлись в одном злобном крике: — Распни Гапона — вора и провокатора! — Распни гапоновцев-предателей! Правительство не амнистирует меня: в его глазах я, очевидно, слишком важный государственный преступник, который не может воспользоваться даже правом общей амнистии. И я молчу. И молчал бы дальше, так как я прислушиваюсь больше к голосу совести, чем к мнению общества и газетным нападкам…..Совесть моя чиста.
18 февраля 1906 года
Гапон
Поднятая вокруг шумиха окончательно подорвала его здоровье. Жена тайно увезла Гапона в Финляндию, где сняла в Териоках комнату на даче хозяйки Пяткинен. Она не оставляла его ни на минуту одного. Эсеры все-таки выследили его местонахождение…
Если в то время невозможно было опровергнуть или подтвердить со стопроцентной уверенностью сговор правительства с Гапоном, то позже, особенно в советское время, это сделать было можно и нужно. Документы тех лет, в том числе совершенно секретные правительства и охранного управления, Департамента полиции, остались неприкосновенными, и любой историк мог их изучить. Каждый осведомитель царской охранки имел псевдоним, все его секретные доносы заносились в «Личное дело» агента. Даже не зная имени такого агента, по доносам можно было вычислить его личность. Но такого дела нет. К тому же существовал закон, по которому священники и депутаты Государственной Думы не могли быть тайными осведомителями.
За сто лет ни один исследователь не назвал ни одного документа, подтверждающего предательство Гапона, все ограничивались общими словами, и только потому, что его принято считать предателем.
Автор этих строк работает в архивах много лет. Мне попадались документы о предательстве самых известных вождей революции, чьи портреты и скульптуры тиражировались десятками миллионов экземпляров, я видел счета с перечислением на их имя крупных денежных сумм от иностранных миллионеров, но фамилии Гапона среди этих тайных агентов царской охранки или иностранных государств я не встречал. Да и не мог агент царской охранки писать такие оскорбительные для Николая II публичные письма. Руководители Департамента полиции нашли бы способ признать Гапона провокатором.
Кроме того, в 1908 году на сторону революционеров переметнулся ответственный сотрудник полиции Леонид Меньшиков, который вывез за границу копию всей картотеки тайных агентов полиции. Среди них также не было фамилии Гапона.
После Октябрьского переворота сотни (может, тысячи) журналистов и исследователей искали в архивах хоть какую-то зацепку, чтобы оскорбить и унизить Гапона, но документально подтвердить свою ненависть ничем не могли. На каком же основании утверждается, что он провокатор?
Бытует утверждение, что Гапон склонял Пинхуса Рутенберга к предательству своих товарищей, гарантируя за это двадцать пять тысяч рублей. Чтобы изобличить Гапона, Рутенберг пригласил его на дачу, а сам спрятал за перегородкой четырех рабочих, они должны были стать свидетелями этого гнусного предложения. Когда рабочие услышали слова Гапона, они якобы на него набросились и задушили. Эта версия, изложенная Рутенбергом, является ложной.
Разыскав в Финляндии Гапона, к нему 24 февраля 1906 года в 12 часов пожаловал Рутенберг с предложением встретиться в тайном месте с важным революционером.
«Иудейская клика ругает меня предателем, провокатором, вором, — сказал ему Гапон. — Пусть докажут с документами в руках, кого я предал, что украл?! Теперь, по сговору, образовали комиссию Грибовского для Третейского суда. Она должна изображать прокуроров. Они хотят составить против меня обвинительный акт, взять на себя ответственность за выставляемые обвинения. А материала нет. Нету! Да, я имел сношения с правительственными чиновниками для пользы народного дела. Со мной были свидетели из рабочих. Никакого секрета я из этого не делал. Да какие там секреты я мог выдать, если этих демократов к себе не подпускал на пушечный выстрел».
