Однажды вечером следующего года Коква объявил, что расскажет историю о том, как тивы распались на разные кланы. Джиджинги взял с собой бумажную версию, поэтому мог читать историю одновременно с повествованием Коквы. Иногда Джиджинги следовал за рассказом, но часто сбивался, потому что слова Коквы не совпадали с написанным на бумаге. Когда Коква закончил, Джиджинги сказал ему:
— Ты не рассказал историю точно так же, как в прошлом году.
— Глупости, — ответил Коква. — Когда я рассказываю историю, она не меняется, и неважно, как много времени прошло. Попроси меня рассказать ее через двадцать лет, и я расскажу точно так же.
Джиджинги указал в бумагу, которую держал:
— Эта бумага — история, которую ты рассказал в прошлом году, и есть много отличий. — Он выбрал запомнившуюся. — В прошлый раз ты сказал: «Уйенги захватили женщин и детей и увели их в рабство». В этот раз «Они забрали в рабство женщин, но на этом не остановились: они взяли даже детей»
— Это то же самое.
— Это та же история, но ты рассказал ее по-другому.
— Нет, — ответил Коква. — Я рассказал так же, как и раньше.
Джиджинги не хотел пытаться объяснять, что такое слова. Он заметил:
— Если бы ты рассказывал как раньше, ты бы каждый раз говорил «Уйенги захватили женщин и детей и увели их в рабство».
Секунду Коква смотрел на него в изумлении, а потом рассмеялся:
— Ты думаешь, это важно, теперь когда ты овладел искусством писать?
Сэйб, который слушал их перепалку, пожурил Кокву. «Не твоего ума дело судить Джиджинги. То, что ест заяц, не по нраву гиппопотаму. Пусть каждый проводит свое время, как хочет»
— Конечно, Сэйб, конечно, — сказал Коква, метнув насмешливый взгляд на Джиджинги.
Позже Джиджинги вспомнил пословицу, услышанную от Мозби. Хотя Коква рассказывает ту же историю, он может расставлять слова по-разному каждый раз; он был настолько хорошим рассказчиком, что порядок слов не играл роли. Он отличался от Мозби, который не допускал импровизации во время проповедей; для него слова были самым важным. Джиджинги понял, что Мозби записывал проповеди не из-за плохой памяти, а потому что искал особую расстановку слов. Как только он находил желаемую, он мог придерживаться ее так долго, как хотел.
От любопытства Джиджинги постарался представить, что ему придется проповедовать, и начал записывать, что будет говорить. Сидя на корне мангового дерева с блокнотом, подаренным Мозби, он составил проповедь о тсаве, качестве, которое позволяло одним мужчинам побеждать других, и которое Мозби не понимал и отвергал как глупости. Когда Джиджинги прочитал первую версию одному из сверстников, тот объявил ее ужасной, что привело к короткой потасовке между ними, но позже Джиджинги пришлось признать правоту сверстника. Он попытался переписать проповедь второй раз, а затем и третий, после чего устал и забросил это дело.
Упражняясь в письме, Джиджинги начал понимать, что имел в виду Мозби; писать — значит не просто сохранять чьи-то слова; это может помочь тебе решить, что сказать, до того, как ты это скажешь. И слова — это не только части разговора; они так же и части мышления. Когда ты записываешь их, ты можешь хватать мысли, как кирпичи в руках, и собирать их разными способами. Написание позволяет смотреть не так на свои мысли, как когда ты только произносишь их; и, глядя на запись, можно их улучшать, делать сильнее и продуманнее.
* * *
Психологи различают семантическую память — знание общих фактов, и эпизодическую память — набор личного опыта. Мы используем технологические устройства для семантической памяти с тех пор, как изобрели письмо: вначале книги, затем поисковые системы. Но ранее мы сопротивлялись таким изобретениям в отношении эпизодической памяти; мало у кого есть столько же дневников и фотоальбомов, сколько обычных книг. Очевидная причина — удобство; если мы искали книгу о птицах Северной Америки, нам нужно взять написанную орнитологом, но если мы искали дневник, нам нужно написать его самим. Но я также подозреваю другую причину: подсознательно мы считаем наши эпизодические воспоминания неотъемлемой частью наших личностей и неохотно воплощаем их во внешнюю форму, низводя их до книг на полке или файлов на компьютере.
