Вечером, сидя в домашнем кресле, Терещенко смотрел по телевизору информацию о выступлении Шустера на утреннем совещании. Снятый камерой чуть снизу, он казался выше своего роста. Темно-синий, безукоризненно сидящий пиджак, черные, слегка тронутые сединой, аккуратно уложенные волосы придавали ему вид эдакого американского отца нации или, по крайней мере, родоначальника крупного финансового клана, безупречного как в смысле внешности, так и в смысле репутации, не способного на злой умысел и ошибки.
«Целью молодежи, — вещал с экрана Шустер, — должно стать безотчетное стремление к высшему идеалу нашего общества — квинтэссенции ценностей, к тому, что заставляет поднять голову тех, кто опустил руки, и идти вперед тех, кто остановился, и воплощать в жизнь свою мечту тех, кто способен мечтать. Эта цель — наш высший идеал, мерило всего, альфа и омега, воздух и легкие, кровь и сердце, смысл жизни нашего общества — деньги…»
— Как дела на работе? — спросил Виктор Иванович у сына, сидевшего рядом на диване.
— Да все по-прежнему.
— Зарплату не прибавили?
— Вроде бы нет.
— Не надоело тебе фотографировать?
— Да нет.
Между тем на экране телевизора Шустер вручал диплом призеру только что учрежденного ежегодного конкурса среди печатных средств массовой информации.
— Смотри-ка ты, наша замша Валентина пошла! — воскликнул Илья, глядя на экран. — За что это, интересно?
— Она — ваш заместитель главного? А как называется ваш журнал? — спросил отец.
— Надо же. — Илья вглядывался в экран. — Да, действительно она. Что ты говоришь? — повернулся он к отцу.
— Как называется журнал?
— «Перфект». Скромный журнал, то ли для женщин, то ли для мужчин — как посмотреть. Никакой политики, никакой идеологии.
— Теперь так не бывает и уже не будет, — возразил Виктор Иванович. — Идеология есть везде и во всем.
И немного помолчав, добавил:
— А что, может, тебе пора стать замом редактора? Ты же журналист по образованию. Так я скажу… Кто там у тебя главный?
— Вермауэр.
— Еврей, что ли?
— Нет, американец.
— А-а-а… Поэтому диплом получала зам. Понятно. Да, тогда посложнее. Но найдем возможность. Может, в другом журнале?
— Да нет, мне и так обещали зама. Есть смысл подождать.
— И сколько ждать?
— Ну… месяца два.
— Месяца два можно и подождать, ладно, — сказал Терещенко.
Больше в этот день они не говорили о работе.
«Было десять часов утра, когда звонок в дверь вывел ее из состояния легкой утренней дремы. Наташа, откинув одеяло, выпорхнула из постели, хранившей тепло ее тела, набросила на плечи белоснежный шелковый халатик и направилась к входной двери. Звонок продолжал трезвонить. Наташа, отбросив назад льняные волосы, приготовилась открыть дверь.
— Кто там? — спросила она.
— Это ваш новый сосед, — ответил приятный баритон за дверью.
Наташа недавно купила эту квартиру в новом доме».
Наташа стерла слово «доме» и написала «жилом комплексе». Она поправила свои бесцветные жирные волосы и подумала, что сегодня наконец их надо вымыть. Что могло понадобиться соседу по дому? А может, это не сосед? Но не бандит же… Нет, кто же пустит бандита в новый охраняемый жилой комплекс? Она снова наклонилась к клавиатуре:
«Наташа открыла дверь и увидела высокого брюнета лет тридцати в дорогом темно-коричневом костюме…»
Наташа взглянула в лежавший рядом на столе список рекламодателей и дописала: «от Гуччи».
«— Я прошу прощение за вторжение, — мягким голосом продолжал мужчина. — Ко мне сегодня должны приехать родственники, вернее, уже должны были приехать, но, видимо, где-то задержались… А мне нужно на работу. Не могли бы вы передать им ключи. Я оставлю им записку в двери. Если, конечно, вам не сложно.
Наташа смотрела на нового соседа, но не прислушивалась к его словам, для нее больше говорила внешность молодого человека».
Наташе не понравился последний оборот. Она подумала, что поправит его позже. Зато причина визита казалась вполне убедительной.
«— Мне тоже надо скоро уходить, — придерживая рукой халатик, едва скрывавший ее модельное тело, ответила Наташа. — Не проще ли передать ключи консьержу?
— Резонно, — ответил молодой человек и улыбнулся. — Вы работаете? Я думал, вы домохозяйка…
