— Нет.
— На каждом переломном этапе страны проходила реформа языка. Она отражала изменения в общественной и повседневной жизни, в сознании людей, в реалиях быта.
— А почему вы обратились ко мне?
— Понимаете, реформа может стать коммерческим проектом. Более того, это очень выгодный коммерческий проект.
Профессор Лопатников был фанатиком своего дела и если что-то делал, то не ради денег. Вернее, не только ради денег. Он не мог примириться с тем, что людям, знавшим меньше него, работавшим меньше него, воздавалось больше, чем ему. Он считал это несправедливым. И не видел ничего предосудительного в том, что сможет наконец извлечь из своей работы материальную выгоду. Поэтому он старался любыми путями заинтересовать тех, кто мог бы способствовать реализации его идеи.
— Это — издание новых учебников, методических пособий, словарей, — все больше воодушевлялся профессор, — суперсовременных книг, компьютерных программ, изготовление вывесок наконец! Вы понимаете? Ну, и вы — отличный лоббист.
— Кажется, я начинаю понимать. Но, думаю, любой оппонент вас спросит, чем обоснована реформа языка.
— Прошу заметить, это не реформа языка, а реформа орфографии.
— Тем более. Чем же она обоснована?
— Как вам сказать, язык — живой организм. Вспомните Словарь живого великорусского языка Владимира Даля. Живого! Он развивается, этот организм. Ему нужны новые одежки. Из старых он уже вырос. Такие реформы проходят во всех цивилизованных странах.
— В языках?
— Да, во всех цивилизованных языках.
— На немецком, насколько я могу судить, — блеснул общей эрудицией Борисов, — большинство достаточно старых изданий можно читать без проблем.
— Вы знаете немецкий?
— И в английском, — поспешил продолжить Борисов, не отвечая на вопрос, потому что не знал немецкого и никакого Шиллера в оригинале не читал, — за понимание неадаптированного Шекспира я могу поручиться.
— Нет, в английском языке вопрос реформы не поднимался.
— А в каком же тогда?
— Во Франции, например, обсуждался…
— Хорошо, хорошо, я понял. Меня только смущает, что это — одноразовый проект, — нашел наконец способ Борисов отшить без грубости интеллектуала.
— Совсем нет. Реформа предусматривает несколько этапов. На первом этапе меняем орфографию. Это займет до года. На втором — выводим из письменного языка некоторые буквы, которые… славянские буквы. Такие, как Ф, Ы, твердый знак, Ю. Это тоже займет один-два года. И на третьем этапе унифицируем письменность с общепринятыми стандартами.
— С какими стандартами?
— Переходим на латиницу. То есть заменяем выведенные буквы латинскими аналогами и переозвучиваем такие, как Р, С, В.
— Интересно. — Борисов достал сигару из лежащей на столе коробки, отрезал кончик, медленно раскурил и прошелся по кабинету. — Есть одна проблема, господин Лопатников.
— Какая? — Профессор чуть не свернул шею, ловя его взгляд, — так живо он готов был выслушивать контраргументы от Борисова.
— Нет четкого экономического обоснования. Вы должны четко указать, сколько надо вложить денег, когда и сколько получим прибыли. Понимаете, о чем я говорю? Это должно быть описано максимально кратко. Лучше — в виде таблицы. А сейчас, — он поднялся, — у меня встреча. Так что, спасибо, жду обоснования.
— Но…
— Спасибо. Всего доброго.
Когда опечаленный профессор вышел, Борисов позвонил референту и сказал:
— Больше этого идиота со мной не соединять.
После этой встречи состоялось еще одно обсуждение — долгосрочного проекта «Рекрутирование». Его инициатор долго рассказывал о планах выпуска новых марок безалкогольных напитков для детей. В качестве примера он привел названия: «Водочка воскресная», «Водочка алмаз» и им подобные. Цель программы — привыкание к известным маркам алкогольной промышленности, формирование положительного отношения к названиям, которые для повзрослевших детей будут звучать как водка «Воскресная», водка «Алмаз». С помощью этого приема, считал автор проекта, уже с детства будет вестись рекрутирование потенциальных потребителей. Глядя на скептическое выражение лица Борисова, инициатор поспешил добавить: «При этом детям, конечно, ни в коем случае нельзя употреблять спиртные напитки!»
