Глава вторая. ТЕЛЕПАТИЯ.
У Hиктошки был один-единственный друг. Скажем прямо, не совсем обычный. Никто, кроме самого Hиктошки, про существование этого друга не знал, и никто его не видел. Hиктошка, честно признаться, и сам его не видел, но часто разговаривал с ним. Звали Hиктошкиного друга Вилка. Иногда, когда в комнате никого не было, Hиктошка подходил к окну и, глядя на кусты роз, которые возвышались над их домом, заговаривал с Вилкой.
— Слышишь, Вилка! Недавно я на машине еду по полю. Темно. Тихо. Вдруг кто-то ко мне в машину — ка-ак бух! Прямо на соседнее сиденье. Я от неожиданности рулем дернул, но удержал. Тут кто-то еще один — бух! — ко мне на руль свалился. А сзади третий — на плечи. Я — по тормозам! Тот, что на плечи, мне сверху на голову ползет, этот — с руля на меня своими лапами лезет. А тут еще двое навалились. Но я не растерялся. Р-р-раз! Одного рукой обратно в поле отбросил, схватил того, что в волосы вцепился, и... так его сжал, что он крикнул и сам куда-то ускочил... Слышь, Вилка?
А Вилка отвечает:
— Слышу, да...
— У меня еще под рукой скалка была... такая, знаешь, которой повар Кастрюля блины раскатывает. Я того, что на руле, этой скалкой прямо по... в общем, всех раскидал. Вдруг слышу — сзади шебуршатся. Я оглянулся — а там... батюшки — целые полчища! Я обратно — прыг на сидение — и по газам! А они и спереди! Поехал прямо по ним. А они наматываются на колеса, пищат, хрустят. Гадость какая! Понимаешь, Вилка?
А Вилка отвечает:
— Понимаю, да...
— Но я все-таки набрал скорость — и, слава богу, уехал.
— Ну, ты даешь!
— Да вот. Представляешь, каково?
— Представляю. Ну вообще круто!
И так Hиктошка этому Вилке про свои приключения рассказывал. То это были полчища кузнечиков, напавших на него ночью, в другой раз — туча мух, от которых Hиктошке пришлось с обрыва в реку нырять... Вилка узнал и как Hиктошка на горном орле прокатился. Упал в орлиное гнездо, когда по горам лазил — вот орел его и понес. И как он на рыбе ездил. Купался себе в реке и не заметил, что нечаянно сел верхом на сома. А сомы-то, они бывают совсем бешеные, особенно, когда идут на нерест. А они как раз туда и шли.
— Представляешь, Вилка? — спрашивал Hиктошка.
— Да уж, представляю себе. Наверно, страшно на соме ехать?
— Еще бы. У него морда такая усатая и огромная, что если он ее откроет... то есть, если он рот свой откроет, туда коротышка поместится легко, даже не один, а целых три.
— Ничего себе!
— Вот именно! Но я-то ему рот открыть не давал — держал его крепко за усы.
— Ну, ты даешь! И как это тебе только в голову пришло?
— Не говори, я и сам себе удивляюсь. Вообще-то я очень скромный, медлительный неповоротливый... ты ведь меня знаешь. Но когда нужно действовать — я прямо сам себя не узнаю. Становлюсь быстрый, как молния.
— Это точно!
— Вот я его за усы ухватил — и держу, не отпускаю. А он бесится, носит меня по реке — вдоль и поперек. Вначале вдоль понес, против течения. Со страшной скоростью. Думал — я его усы отпущу и упаду. Куда там! Я усы на руки намотал — и еду. Потом он устал, видно. Развернулся и по течению понес. Потом — поперек реки. Туда! Сюда! А я что? Мне хоть бы что. Хоть ты меня носи, хоть подбрасывай, хоть под воду на глубину уходи, хоть из воды выпрыгивай — я знай себе усы не отпускаю.
Один раз доктор Таблеткин заметил, как Hиктошка сидит у окна и с кем-то разговаривает.
— С кем это ты тут разговариваешь? — спросил Таблеткин.
— Да так, ни с кем. Просто песенку насвистывал.
— А, песенку... а мне послышалось, что ты кому-то что-то говорил.
Но Hиктошкин друг Вилка сразу же исчезал, если кто-нибудь вдруг приходил. Никто, кроме Hиктошки, с Вилкой знаком не был.
— Нет, это тебе только послышалось, — ответил Hиктошка. — Ты же видишь, тут никого, кроме меня, нет.
— Может, ты сам с собой разговаривал? — спросил Таблеткин.
— Как это? — удивился Hиктошка.
— Ну так. Некоторые коротышки — Знайка, например, разговаривают сами с собой.
— А как они это делают?
— А вот так. Зайка сам себе говорит: «Куда это запропастился мой звездный атлас?» — а потом сам себе отвечает: «Ты же, балда, сам его вчера астроному Звёздину отнес!»
