— Звучит маловероятно, но такая возможность существует. Но если застрелили обычных сотрудников, то такую связь усмотреть сложно.
Рикард захрустел пальцами, пытаясь сдержать раздражение. Понимает ли она вообще, что произошло? На пороге банка застрелены люди, вина которых состояла лишь в том, что они там работали. Или он неверно истолковал ее слова? Он не мог вспомнить, чтобы она раньше высказывала симпатию к насильственным действиям в отношении людей. Он глубоко вздохнул и решил не продолжать разговор на эту тему.
Линн смотрела на воду. Ее огорчила обидчивость Рикарда. Такого за ним прежде не замечалось. Она списала все на усталость.
— А у тебя нет на примете других людей, кто мог бы тебе в этом помочь? Я сейчас очень занята диссертацией.
Он заерзал, опустил глаза. Этот же вопрос могут задать ревизоры полиции. С другой стороны, расходы на ее гонорар покажутся незначительными, если работа даст результат. А по поводу результата он не сомневался.
— Э… есть, конечно.
Он заколебался. Ему не хотелось подлизываться, раз она так явно не заинтересована. Но как ее убедить? Оставалось сказать все как есть.
— Дело в том, что я хочу работать именно с тобой, ни с кем другим. И Эрик тоже. Мы к тебе привыкли. И к тому же тебе в твоем деле нет равных. — Он поднялся и продолжил, прежде чем она успела ответить: — Пойдем на воздух?
Она кивнула и вышла с ним во двор. Семь лет назад, сидя в тюрьме Хинсеберг, осужденная за преступление против государственной безопасности Швеции — после того, как она перехватила переговоры полицейских по рации, — она и представить себе не могла, что будет сотрудничать с полицией. И уж тем более, что подружится с полицейским. Сейчас позади у нее одно расследование, и она обдумывает, не включиться ли еще в одно — чтобы опосредованно помочь крупнейшему банку Швеции.
Мысленно покачав головой, она стала разглядывать гигантскую баржу с цементом, как раз проходившую под мостом Лильехольмен. Ее прежние убеждения все труднее увязать с тем, чем она занимается сейчас. При этом ей кажется, что она верит в то же самое, во что верила всегда. В любовь, свободу и справедливость. В солидарность. А все это исключительно плохо сочетается с тем эгоизмом, жесточайшей конкуренцией и политикой дальнейшего обогащения богатых, которые для нее олицетворяет собой руководство банка SEB. Как бы ни было ужасно, что застрелили людей, но ведь есть другие, кто может этим заняться?
Они стояли молча, ощущая, как по земле распространяется слабая вибрация от поезда, идущего по мосту Орстабрун. Линн принесла два пива в надежде, что Рикард передумает.
«Проклятая страна, проклятый народ, проклятая погода!» — думал Амид. Он совершенно озяб, пока пробрался в обход напряженных перекрестков и железнодорожных путей, и теперь приближался наконец к месту сбора номер два у Карлбергсканален. Скоро он поцелует землю в Копенгагене и поклянется никогда сюда больше не возвращаться. В телефоне брякнула эсэмэска. «Проклятье!» — подумал он, когда прочел: «Пришлось перебазироваться. Приходили копы с прожекторами. Покинули место два и вышли в канал. Стоим под мостом Экелундсбрун».
Он почувствовал, как его охватывает раздражение. Нужно валить немедленно. Еще недоставало дождаться вертолетов, полицейских катеров или дневного света. Их шведский контакт выбрал в качестве альтернативного места сбора прибрежный кабачок «Пампас», поскольку там в это время гарантированно никого нет. По этому пункту он явно ошибался. Вместо этого туда явились копы, хотя кабак расположен более чем в полумиле от Кунгстредгордена. А что, если швед и навел полицию? Амид отогнал эту мысль. Мужик производил впечатление надежного. Он был одним из приближенных Йёргена Кранца — хотя сам Кранц и потерпел неудачу, когда рухнул «Патриотический фронт».
Десять минут спустя он подошел к мосту Экелундсбрун. Вукацерка сделала Амиду знак, когда ему наконец удалось разглядеть моторную лодку в темноте под мостом. Ганнибал, стоявший у руля, сурово кивнул ему.
— Какой у нас план? Полицейская машина уехала в другую сторону, но они в любой момент могут вернуться.
