Грек посмотрел на дорогу и бредущие по ней фигуры, будто только теперь их увидел. Затем он окинул своего автора, напоминавшего сейчас песчаную скульптуру, на которую какой-то шутник набросил халат, оценивающим взглядом, и изрёк:
— Твоё тело, разумеется, вряд ли бы вдохновило Мирона на создание, к примеру, статуи Аполлона. Однако, и каких-либо уродств, коих можно было бы стыдиться, я у тебя не замечаю. А как считаете вы, мадам? — обратился он уже к Музе.
Та не выдержав больше, прыснула смехом, прикрывая рот ладошкой, чем окончательно смутила несчастного писателя.
— А что до тех на дороге, — подчёркнуто невозмутимо продолжал грек, — так это всего лишь образы, тени рабочего процесса автора под покровительством музы. И поверь, им до тебя уж точно нет никакого дела, стой ты хоть не просто голым, а и вовсе без кожи.
— Ну да, тем сумасшедшим воякам, чуть не пристрелившим меня, тоже не было никакого дела. Хотя на мне находилась не только кожа, но и халат поверх неё! — съязвил раздражённый смехом Музы Валера.
Девушка почувствовала себя виноватой:
— Прости, — сказала она, — я смеялась вовсе не над тобой, а над ужимками этого клоуна, — и она указала рукой на грека. — Может, лучше поглядим, на кого мы натолкнулись в этот раз? — предложила она, в надежде сменить тему.
Все трое уставились на персонажей, заполнивших всю дорогу и в ширину и, насколько хватало глаз, в длину. Муз с презрительной усмешкой, слегка приподнявшей правый уголок его губ. Муза с тревогой, совершенно не относящейся, надо отметить, к происходящему на шоссе. Валерий, сразу позабывший о своём небольшом конфузе и насмешках грека, с ненасытным любопытством ребёнка, впервые попавшего на выступление факира.
Собственно, всё происходящее с ним теперь и воспринималось Козорезовым, как путешествие в мир чудес. Он словно Алиса, преследуя Белого кролика, провалился в нору и оказался в мире, где реально оживали как самые смелые, так и самые нелепые фантазии. А уж, какие необыкновенные существа сопровождали его в этом путешествии. Девушка, любившая когда-то самого Александра Великого, чьи формы теперь контролировало его — Валерино подсознание. И язвительная абстракция, утверждающая, будто является ни много ни мало его музой.
А как любопытно, оказалось, наблюдать в этом необычном месте за сюжетами, чётко скомпонованными по объединяющим их признакам. Козорезов подумал вдруг, что любой литературный критик или литературовед с лёгкостью отдали бы год жизни, а то и больше, лишь бы хоть раз, хотя бы на час оказаться здесь.
И тут прозвучал выстрел, следом ещё один, через секунду ещё. Где-то совсем близко оглушающе завыла сирена. Наученный недавней встречей с агрессивными персонажами сюжетов боевиков, Валера, мгновенно отбросив все благостные мысли о чудесной стране, как подкошенный рухнул лицом в песок.
Он досчитал до двадцати, потом до ста, но никакого свиста пуль, никаких взрывов не услышал. Да и выстрелов больше не было. Только беспощадно насиловала слух неугомонная сирена. Чуть дальше звучала ещё одна, ещё тише и дальше третья, а за ней уже общим фоном сигналила, казалось, вся дорога. Осторожно приподняв голову и посмотрев в сторону дороги, он убедился в том, что так оно и было на самом деле. Весь путь, насколько хватало глаз, сверкал красно-синими огнями.
Повернув голову поочерёдно направо и налево, он с удивлением обнаружил своих спутников стоящими на прежних местах. Ни тот ни другая и не думали искать укрытие. А ведь в прошлый раз они буквально сами, сбив с ног, вдавили его в землю, а девушка даже закрыла своим телом. Тогда он решил посмотреть на происходящее на дороге повнимательнее, сохраняя, однако, известную осторожность.
В двадцати шагах прямо напротив него на обочине, широко раскинув руки и ноги, лежал человек. На корточках рядом с ним устроилась молодая женщина, судя по спецодежде, медик. Она что-то говорила двум стоящим рядом мужчине и женщине в штатском. Оба стоявшие слушали доктора весьма рассеянно, а лежащим, казалось, и вовсе интересовались мало. Гораздо больше их занимало взаимное общение. При этом мужчина использовал богатую мимику, то закатывал глаза, то улыбался, то строил рожицы. Женщина же отвечала односложно и была предельно собрана и серьёзна. Ни слова из разговора слышно не было, ибо всё перекрывал не смолкающий ни на минуту вой надоевших уже сирен.
