— Что с ним? — шепчет Астория.
— Блок… Он дрожит. Гарри плохо, — я сглатываю и смотрю на сына. Тот смотрит внимательно, в глазах — готовность помочь. Как хорошо, что мы ничего не скрываем от него! — Скорпиус, сможешь выяснить, что у него в семье творится?
— Через младшего? — он позволяет себе взглянуть на Альбуса. — Легко!
— Скорпиус, только осторожней, — предупреждаю я его. — Не подчёркивай своё превосходство сопровождающими, не говори надменно, не предлагай покровительство. Просто… улыбнись так, как тебе хочется, а не как надо.
Сын удивлённо моргает.
— Я… — его так и подмывает снова взглянуть на младшего Поттера. — Я не подведу тебя, отец.
Я морщусь. Как же его слова похожи на мои!
— Лучше не подведи себя.
Я отпускаю своего наследника, и тот, сверкнув глазами в сторону Альбуса, скрывается в поезде. Я машинально взмахиваю рукой ему на прощание, а сам краем глаза слежу за Гарри. Тот перестает что-то шептать своему младшему, и Альбус с выражением крайнего удивления на лице ловко запрыгивает на подножку. Гарри почему-то немного растерянно улыбается и машет детям вслед, обнимая Уизлетту. Если бы я не стоял рядом, то не заметил бы, как на какой-то короткий миг дёргаются его губы, а пальцы свободной руки тянутся ко лбу и рассеянно, будто по привычке гладят шрам.
Я задыхаюсь. Мне плохо. Мне хочется бросить рыжую стерву под колеса Хогвартс-Экспресса.
Гарри бессознательно дал третий знак. Знак опасности.
POV Гарри.
Все девятнадцать лет спокойной жизни меня не перестает покидать ощущение какой-то неправильности. Сначала я думал, что это все последствия войны, что мне просто нужно немного времени. Но время шло, а странное ощущение не проходило. Я стал дико нервным. Дальше были зелья, таблетки и психоаналитики. Мой лекарь сказал мне, что за несколько лет я стал зависим от адреналина и мне нужно заняться работой, на которой этот самый адреналин будет вырабатываться. Я подумал и решил, что все дороги ведут в Аврорат.
Адреналин был. Много адреналина. Особенно в первые годы службы, когда мы ловили оставшихся Пожирателей. Были суды, где мне часто приходилось выступать в роли обвинителя. Тоже адреналин. Но все было не то. Чего-то недоставало. Чего-то важного. Этот непонятный «голод» утолил только суд над Малфоями. Нарциссу я отмазал от суда двумя словами, не прилагая особых усилий. Люциусу Малфою по моей личной просьбе скосили срок до десяти лет с правом переписки и встреч. Но вот что на меня нашло во время суда над младшим Малфоем, не пойму до сих пор. Мало того, что я приперся на суд, так еще и выступил главным и единственным свидетелем защиты. Я с пеной у рта доказывал судье и присяжным его непричастность к деятельности Пожирателей. Я выворачивал все его попытки покушения на Дамблдора наизнаку, рассказывал, как он не выдал Пожирателям ни меня, ни моих друзей, как он пытался удержать Кребба с Гойлом от моего убийства в Выручай-комнате (на этом месте я вообще ляпнул, что они за мной-де не следили, а с помощью Исчезательного шкафа хотели слинять, а я так, под нервную руку попался), припомнил его Долг Жизни передо мной и говорил, говорил, говорил, выставляя его жертвой обстоятельств и Волдеморта. На протяжении всего моего выступления Малфой глазел на меня, как на морщерогого кизляка, не верил ни глазам, ни ушам и вообще, похоже, думал, что я чокнулся. Когда присяжные и судья отпустили его прямо в зале суда «за неимением состава преступления», он впервые улыбнулся мне, робко, неуверенно, с какой-то непонятной надеждой, но это была самая потрясающая улыбка, которую я видел в жизни. Именно в тот момент я понял, чего мне недоставало. Не адреналина, не приключений, а его, Малфоя.
Я ловлю его взгляд во время наших редких встреч. От имени Аврората приглашаю его на все соревнования и мероприятия в качестве целителя. Пикируюсь с ним в буфете после службы. И живу, черт возьми, живу! Мне спокойно только рядом с ним, даже Джинни не может дать мне того покоя, чувства безопасности и счастья, который дает мне один вид довольного Малфоя. Он только мой. Мое лекарство. Моя тайна.
