В его глазах стоял вопрос, на который она не была готова ответить. Если бы несчастья не случилось, она бы, наверное, рассказала ему всю свою невеселую историю, но сейчас просто не было времени. Все мироздание отца только что обрушилось; может быть, он уже в коматозном состоянии.
— Если тебе не трудно устроить все, что нужно, с самолетами, я начну укладывать вещи. Ой, и еще, Сайлас, мне ужасно неудобно просить, но не мог бы ты одолжить мне денег на билет? Если тебе не удастся устроить мне большую скидку, я не могу себе сейчас позволить даже второй класс.
Если бы взглядом можно было убить, она бы уже лежала распростертая на полу. Не сказав ни слова, он покинул комнату, атмосфера в которой будто наэлектризовалась.
Когда Сайлас вернулся, Рейн была уже одета. Он успел натянуть холщовые брюки и черную трикотажную рубашку. Он даже побрился, о чем свидетельствовал порез на подбородке. Глаза его были непроницаемыми, как тусклая старинная монета.
— Удалось что-нибудь достать на сегодня?
— Мак будет здесь в восемь тридцать. Твой самолет вылетает из Норфолка в десять сорок пять. Я сделал кофе и яичницу.
— Ох, Сайлас, я не могу есть. Можно я перезвоню отцу?
— Я уже позвонил. Тебя там встретят.
— Спасибо, — прошептала она, потом грустно посмотрела на него. — Он говорил спокойно?
Широкие плечи красноречиво поднялись и опустились.
— По— моему, вполне. Трудно определить в таких обстоятельствах.
Да что же это за такие обстоятельства? — подумала Рейн в отчаянии и возмущении, в какой-то степени адресованном покойному дядюшке. Как это некстати! Проснуться с этим, когда все, что она хотела в этом мире, было замкнуто на Сайласе, на исследовании чудесных возможностей их новых отношений.
А теперь этим отношениям, которые были подобны новым росткам, грозила опасность, их могли погубить, хотя они еще даже не увидели дневного света. Погубить! — таково было влияние Мортимера на ее жизнь с той самой минуты, когда она, испуганный, озлобленный ребенок, вошла в этот мраморный мавзолей. Ирония судьбы — он продолжает приносить вред и после смерти.
— Я бы выпила кофе, если есть время. Кстати, который час? Мои часы… — Она смущенно осеклась, и ее сила воли полностью испарилась. — Сайлас, сегодня ночью…
Он взглянул, будто она ударила его.
— Не сейчас, Рейн, — он заскрежетал зубами.
Господи, его просто медленно убивает мысль о том, что она улетает от него. Кто может гарантировать, что она вернется?
— Поговорим, когда все это кончится, — коротко сказал Сайлас. То, что он должен сказать ей, могло заставить ее остаться там, но ему приходилось рисковать. Если она не сможет прожить на пенсию отставного капитан-лейтенанта, плюс еще кое-какие дивиденды, которые он получал за последние годы, то… то он ограбит для нее и банк. Все, что он знал, — это что он хочет ее, хочет во всех отношениях и до конца своей жизни.
Сайлас даже не сказал ей о доме, который он строит: боялся, что она увидит в этом ловушку. Он начал строить его, когда было похоже на то, что Реба с Майком поселятся здесь постоянно. Он вполне мог позволить себе собственный дом, и рано или поздно он собирался полностью отказаться от своей части галереи. Когда Реба переехала в Гонолулу, необходимость исчезла, и он вместо этого занялся помощью Ларсу в его деле.
А теперь он вдруг подумал, не покажется ли ей простой невысокий дом, глядящий на залив, крошечным никчемным закутком, даже несмотря на две огромные застекленные веранды, столетние дубы и неповторимый вид. Все в ней кричало о качестве и деньгах, даже несмотря на то, что ей пришлось брать взаймы на билет. Разве она не знает, что все, что у него есть, — ее по первому ее слову.
Когда Сайлас последовал за ней в четырехместный пассажирский самолет, оставив свою машину на обдуваемой ветрами посадочной полосе, Рейн благодарно взглянула на него. Она знала, что он не будет настаивать на том, чтобы лететь с ней домой, но отчаянно нуждалась в его поддержке сейчас, на первом этапе путешествия. А ведь так недавно она приземлилась здесь, спрашивая себя, что же это все-таки заставило ее бросить все родное и знакомое и отправиться одной на всеми позабытый островок.
