— Снимаю шляпу, Дмитрий Павлович. Со многими директорами работал — настоящего хозяина вижу в первый раз.
Дима развернул газету, заметил:
— Она объяснила, что это новенькие, наших городских дел не знают. Сейчас она их отзовет.
Кланяясь, буфетчик вышел. Уже в дверях робко сказал:
— Мне севрюгу ребята прислали, пальчики оближешь. Я распоряжусь, чтобы вам на обед приготовили. Со свежими овощами, как вы любите…
Не обращая на буфетчика внимания, Дима нажал кнопку переговорного устройства:
— Галочка, скажи, чтобы оставили два билета Прохоровой на сегодня. Кроме того, понадобятся три или четыре места в четвертом ряду. Это для москвичей. Но я не знаю, сколько их будет, и сам встретить не смогу. Организуй достойную встречу — договорились?
— Не беспокойтесь, Дмитрий Павлович, сделаем в лучшем виде, — донеслось из переговорного устройства.
— Я у себя, — сказал Дима и отключился.
Он вышел в приемную, секретарша взяла блокнот.
— Машина мне нужна на четыре, — распорядился Дима. — А пока собери мне администраторов.
Он спустился в гримерную.
— Танечка, можно как-нибудь это загримировать? — Он отклеил пластырь и показал свою царапину.
— Садитесь, Дмитрий Павлович.
— Сами понимаете, Танечка, — сказал он, — сегодня в театр придут такие люди… Мне обязательно нужно быть в форме.
Ранка немного поджила.
Она понимающе кивнула и ловко загримировала царапину.
Жена встретила его, как всегда, крахмальной скатертью и обильным ужином. Дима одолел свою порцию.
— Подложить еще? — Маша держала в руках сковородку.
Он покачал головой.
— Устал, милый? Болит? — заботливо спросила она, кивнув на его лоб.
— Да, что-то притомился. День был хлопотный. Пойду-ка я лягу. Что-то спать хочется.
— И телевизор смотреть не станешь? — удивилась Маша. — Новое кино сейчас будет. Для полуночников — то, что ты любишь, с голыми девочками.
— Нет-нет. Пойду спать. — Он поцеловал жену. — Спокойной ночи.
Постель уже была расстелена. На тумбочке горел ночник, рядом стоял высокий стакан с водой и лежал толстый роман, который Дима читал на ночь. Он с удовольствием улегся в постель и потянулся. Взял в руки книгу, раскрыл ее и… зевнул. Положил книгу назад и выключил свет. Завернулся в пуховое одеяло и закрыл глаза. Через мгновение он уже спал. И видел сон.
Он был как-то странно одет — в черный спортивный костюм, а на голове — вязаная лыжная шапочка.
Он вошел в подъезд какого-то чужого дома и встал возле лифта. Подъезд был грязный и темный, но это его совершенно не смущало.
Вдруг стукнула входная дверь, и он насторожился. Вошли двое парней с большими сумками. Он бесшумно сдвинулся в сторону, чтобы его не заметили. Он пропустил какого-то подвыпившего мужчину — раз где-то выпил, значит, вернулся без денег. Еще одна припозднившаяся дама внушала определенные надежды, но тут как назло спустился на лифте мужик с собакой. Пришлось отступить.
Еще через полчаса вновь хлопнула дверь. На сей раз в подъезд вошла женщина средних лет. Он надвинул шапочку на лоб и затаился. Когда женщина, поднимаясь по ступенькам, поравнялась с ним, он схватил ее за горло и поднес к ее глазам нож.
Откуда у него взялся нож?
Он продолжал с изумлением наблюдать за собой как бы со стороны. Как он может все это делать — пусть даже и во сне?
В глазах женщины плеснулся ужас. Она хотела закричать, но он сжал ей горло и прошептал:
— Молчи, дура, а то убью!
Дима вырвал у нее из рук сумку, быстро проверил ее содержимое, нашел кошелек и сунул в карман. Схватил женщину за руки и стащил с пальцев кольца. Потребовал:
— Снимай серьги, быстро!
Она дрожащими руками дотронулась до ушей, но у нее ничего не получалось. Он сам вырвал серьги, ей было больно, она закричала.
Он поднес нож к ее горлу, так что женщина ощутила остроту лезвия. Она замолчала. Дима поставил ее лицом к стене и зловещим шепотом сказал:
— Ни слова, если хочешь живой остаться. Пикнешь — и тебе конец. Брюхо вспорю.
Она вздрогнула.
Дима на цыпочках вышел из подъезда. И она закричала, уже когда он выскочил на улицу и исчез в темноте.
Он бежал, удивляясь, откуда он знает, куда ведут эти старые переулки. Он стащил с себя лыжную шапочку и спрятал нож. Вынул из кошелька деньги, а кошелек бросил в урну.
