Для моего приятеля два обстоятельства оказались сюрпризом: полное отсутствие денег, из-за чего он каждую неделю ездит в министерство, и один таинственный пациент.
Увидев историю его болезни, мой друг не поверил своим глазам: пациенту было девяносто пять лет. А поместили его в клинику семьдесят лет назад, когда ему было всего двадцать пять!
Диагноз, с которым его госпитализировали, не сохранился. Есть новый, поставленный комиссией сравнительно недавно, — вяло текущая шизофрения и стойкое расстройство памяти. Но не из-за этого же его держат в клинике семьдесят лет? А из-за чего?
Об этом в истории болезни ни слова. Она почти новая — заведена пятнадцать лет назад, когда закончилась старая. «А где же старая?» — спросил мой друг. Пропала вместе со всем архивом, когда клинику переселяли в другое здание.
Он расспросил всех ветеранов в клинике, но самый старый из них появился здесь в шестидесятых годах. Врачи, которые когда-то приняли этого загадочного пациента и пытались лечить, давно умерли.
Ветераны помнили, что лет двадцать назад обсуждался вопрос, не отпустить ли старика, поскольку никакой опасности для общества он не представляет, а лечение вполне можно проводить на дому. Но решили этого не делать — не по медицинским соображениям, а по человеческим.
Пожалели старика. Он так долго провел взаперти, что уже просто не смог бы жить на свободе, один, без дома, профессии, друзей, без помощи и поддержки. Здесь, в клинике, о нем заботились, лечили, кормили и одевали. У него была постель, какая-то работа и немного денег на сигареты.
«Почему он вообще здесь оказался?» — спрашивал мой друг. Один из ветеранов, который пришел в клинику ординатором после института, вспомнил: когда-то говорили, что тут есть какая-то тайна и что в историю пациента посвящен только главный врач. От одного главного врача эта тайна переходила к другому. Но последний главный врач, который много лет руководил клиникой, умер. И с ним в могилу ушла эта тайна. Долгое время не могли подобрать нового главврача. Только мой друг согласился.
Это объяснение его не удовлетворило. Что еще за загадки в медицинском учреждении? Он поехал в министерство, попросил порыться в архивах, но там нашлись только хозяйственные документы, относящиеся к клинике: сметы, отчеты, бухгалтерские ведомости.
В начале шестидесятых состояние всех пациентов изучала медицинская комиссия, но и ее выводы исчезли — в Министерстве здравоохранения копии тоже не сохранились.
Мой друг несколько раз пытался поговорить с пациентом. Тот не мог сказать, почему он оказался в клинике.
Единственное, что он точно помнил, это дату своего рождения. Родственников у него не было, никто ему не писал, никто не приходил. В клинике к нему все хорошо относились. До самого последнего времени он работал садовником.
Поразительно то, что физически он еще очень крепок. Видит без очков, хорошо слышит. Правда, он больше не может возиться в саду. Единственное удовольствие, которое у него осталось, это курение. Он выкуривает полпачки в день.
— За двадцать лет он, наверное, и десяти минут со мной не проговорил, — сказал заместитель главного врача. — Он всегда молчит. Хороший мужик, безобидный. Пока мог работать, он все делал быстро, никогда не сидел на месте. Приятно было видеть человека, которому нравится трудиться.
Мой друг с изумлением наблюдал за своим таинственным пациентом. Это был человек, о котором время забыло. Безобидный старичок, которого отправили в психиатрическую клинику семьдесят лет назад и которого так и не выпустили на свободу, смотрел на врача спокойным и безмятежным взором. Он ни на что не обижался.
Ровесник века, он даже не был знаком с тем, что принес человечеству XX век. Он не испытал радостей нашего столетия, но и не страдал от его несчастий. Он никогда не звонил по телефону, не управлял машиной, не летал на самолете и вообще никуда не ездил.
— Но в принципе, почему его могли поместить в эту клинику? — спросил я, когда мой друг все это рассказал.
— В те времена психиатрия была ограничена в методах и средствах, — ответил он. — Больного первым делом отправляли в клинику. Позднее стало ясно, в этом не всегда есть необходимость. Теперь-то мы понимаем, что, если у больного и есть отклонения, их можно лечить, оставляя человека в привычном, нормальном окружении, а не вырывая из жизни.
