– Я ни хрена тогда не понял, – резко возразил Николай. – Так, почувствовал намек, когда показывали те самые кадры, на которые я вчера указал. Но я решил, что показалось. Ощущения в протокол не подошьешь.
– Еще как не подошьешь, – тут же согласился полковник. – Но это все равно отлично. Вот ты посмотрел на видеозапись вчера – перекачать ее по закрытому каналу заняло минуты, но знал бы ты, чего мне стоило ее получить! И не нужно летать никуда, рисковать задницей на пустом месте. Технологии, чтоб их…
И тут же, без паузы:
– Что бы ты сказал ему, если бы это была не запись, а видеотелефон, конференция с той же владимирской «тюрьмой № 2»? Двусторонняя?
Пауза длиной в один удар сердца, в толчок пульса в висках.
– Ассалам алейкум… Муха аш ву хьо, могуш лелий?[11]
– Ох, лучше. Насколько же лучше, чем раньше. Хорош! Вежлив, главное. И голос правильный. Ты об этом и ночью думал? Ты поэтому не выспался?
Это было «прямое попадание», удар под дых. Николай закрыл глаза так плотно, как только мог. Секунду он безуспешно пытался вдохнуть, потом все же получилось.
– Ты боец, – глухо сказал полковник. Слышно его было плохо: будто вместе с веками мозг закрыл и другие заслонки. – Все это я валю на тебя не просто так. Ты убил меньше врагов, чем он, и меньше, чем я, но ты не трус, не добрый мальчик из доцентской семьи. Ты не струсил тогда, совсем молодой и зеленый, как лопух. И сейчас тоже, хотя ненамного-то и заматерел. Однако достаточно, чтобы превратить чистое поражение во что-то другое. Размочить счет, пока абсолютно сухой на этой, на нашей площадке. Быстро и коротко. Молодец. Мостагашна валар[12].
– Мостагашна валар, – как эхо повторил Николай. Глаза открылись, но лицо человека напротив было как в тумане.
– Что, по-твоему, самое важное в двух сбитых пассажирских самолетах?
– Децентрализация.
Ответил он, не думая, потому что думать не получалось, но полковник опять согласно кивнул.
– Что еще?
– Страх. Это в ту же копилку, что стрельба по троллейбусам и автобусам в городах. У каждого по сотне родственников и знакомых не на другом конце мегаполиса, а вдали. В провинции, в деревнях по стране. Старые и молодые родственники. По мужу, по жене. Сокурсники. Сослуживцы по срочной службе. Теперь мы все разъединены. И никакие технологии не заменят того, что была хотя бы принципиальная возможность встретиться. Которой теперь нет. Как бензина в бензоколонках.
– По троллейбусам и автобусам… – раздельно повторил слова Николая полковник. – Борец за свободу Усоев сидит и будет сидеть, пока миротворцы и демократизаторы не подойдут ко Владимиру вплотную. А они подойдут, да… Недели две, по моим прогнозам. Реалистичным, я полагаю.
– И его им отдадут?
– Из тех, кто там сидит, вряд ли отдадут хоть кого-то. Когда «Хаммеры» дотолкаются до Владимира, уголовно-процессуальные нормы на еще контролируемой нами территории отойдут в прошлое радикально и безвозвратно. В этом можешь не сомневаться… Но вряд ли им и самим нужен будет героический борец с тоталитаризмом, сильно много знающий о ходе подготовки удара по ЛАЭС химическим оружием.
– Да, вряд ли. А к чему это вообще тогда нужно? Вот это, вчерашнее? Зачем из равновесия меня выводить? Сна лишать?
– Потому что это помогает подумать о страхе. Который поважнее иногда, чем вес полезной нагрузки на тех «Торнадо» и «Файтинг Фалконах», которые большими и дружными командами пришли к нам в гости общаться. Не «идут», пришли. Уже пришли. Ты не просто так сказал об автобусах и троллейбусах, правда? Ты и здесь догадался?
Николай не сумел ответить сразу. Потом решил, что честность – вариант не хуже других. Эта мысль едва не заставила его фыркнуть.
– Я сильно потеряю в ваших глазах, если переспрошу: догадался о чем?
– Не сильно, – хмыкнул полковник, поднимая со стола ИК-пульт управления настенной видеосистемой. – Потому как я все равно подумаю, что ты пижонишь и ломаешься. Репутация тобой уже заработана, просто так в твое спокойное «не знаю», «не догадываюсь» уже никто легко не поверит.
Он включил экран, на нем мелькнула картинка с рабочего стола ноутбука, крышка которого была едва приоткрыта и повернута от собеседника. Ни одной иконки, чистое черное поле с яркой белой искрой в центре. Тоже пижонство, не хуже других способов.
