Потом подбитые танки пошли гуще, и польские, и русские. К ее изумлению, впервые среди поврежденных и сгоревших танков начали попадаться совсем незнакомые. Комвзвода счел их «Леопардами» германского производства, но звучало это не больно-то уверенно. Как и раньше, на каждый танк приходилось по 5–6 или даже больше бронетранспортеров и вообще бронированных боевых машин, стоящих иногда вперемешку. Иногда – с открытыми люками, иногда – с лежащими вокруг телами. Часть совершенно точно была уничтожена не пехотными средствами, а артиллерией и авиацией. Воронки в мерзлом грунте были впечатляющими – такие не могут оставить даже снаряды танковых пушек. Именно тогда Вика впервые за долгое время вспомнила о папе и тут же забыла о нем снова. В любом случае кто-то в авангарде их контрнаступления явно пока не страдал излишним оптимизмом. Каждая обездвиженная вражеская машина на их пути методично добивалась, приводясь в не подлежащее восстановлению состояние. Причем не расстрелом, а каждый раз одинаково: одна или две здоровенные дыры-пролома. Вешали что-то снаружи и потом подрывали? Ей представилось, как за боевыми машинами идет здоровенный транспортер, набитый противотанковыми минами или связками динамита. В транспортере сидят флегматичные мужички среднего возраста, без больших амбиций стать героями. И каждый раз, когда они видят на своем пути оставшуюся от катящегося вперед боя чужую подбитую машину, они вылезают и быстренько осматривают ее. Если машина оказывается повреждена слишком слабо, они так же флегматично цепляют ей на борт свою мину, отъезжают подальше и нажимают на кнопочку. Если результат их удовлетворяет – едут дальше, если нет – повторяют. Интересно, а раненых они добивают?
Раненых они тоже видели. В руки, в ноги, в торс, в голову. И каждый раз это были раненые не сию секунду, не минуту назад. Уже перевязанные, уже получившие первые уколы из индивидуальных аптечек. Уже как-то сведенные вместе. Это производило впечатление. И напоминало о том, как много лет подряд министр обороны пытался то ли расформировать, то ли переформировать Военно-медицинскую академию. Даже странно, что у него это не вышло: может быть, не очень сильно хотел? Однажды прямо над их головами с запада на восток низко-низко прошел одиночный «Ми-8», и все проводили его долгими взглядами: было в принципе ясно, кто это такой и кого он везет.
А потом начался их первый настоящий бой, и всем стало ни до чего. Начался он неожиданно – грохот впереди приблизился как-то одним рывком, а потом их накрыла артиллерия. Вика ожидала того же, что и в прошлый раз, – приказа десантироваться и укрыться. Однако вместо этого все машины наддали, на ходу перестраиваясь из колонны в уступ. Еще она ожидала, что сразу же перестанет что-то соображать: это же настоящий бой, а она не солдат, а самозванка. Но как ни странно, выяснилось, что она четко все видит и даже как-то интерпретирует. Разрывы снарядов резко отличались от того, на что она сто раз глядела в кино. Прежде всего, в них почти не было огня. Просто высокий серо-черный столб, и из него в разные стороны летят ясно видимые фрагменты: скорее комья земли и камни, чем осколки, – но все равно впечатляет. Дважды что-то крупное било по их броне где-то позади ее места, и Вика только вжимала голову в плечи, крепче держась за автомат. Было понятно, что она ничего сделать не может. Осколок или булыжник то ли попадет в нее, то ли нет. Если это осколок, то бронежилет «Кулон – модель внутренних войск» то ли удержит его, то ли нет. В Бога она не верила, молиться не умела и никогда не пыталась. Но страшно почему-то тогда не было, и вряд ли от храбрости. Скорее от того, что дура.
Лейтенант непрерывно орал в гарнитуру своей рации – хвост ее антенны мотало влево и вправо, как удочку, и Вика все ждала, что та переломится. «Девятый! – разбирала она, – Девятый! Ходу! Ходу, я сказал!» Они рывком ушли вправо, к опушке редкого леса, и вломились в нее всем уступом, будто носороги. Вика зажмурилась, ожидая, что ее собьет на землю какой-нибудь веткой покрепче. Ясное дело, прямо под гусеницы идущих сзади машин. Но лес оказался хиленьким, осиновым. И узким: не лес, а скорее лесополоса. Такие используют, чтобы задерживать снег на полях. Ну, и еще в теплое время года в них вечно тусуются парочки на машинах – есть такие любители. Теперь была зима. Конец марта в Ленобласти – это то же самое, что декабрь. Парочек не было, были разрывы позади и звон в ушах. Минута, и они проломились. Сначала их рота, потом вторая вылетели на узкое и длинное поле и прошли его наискосок за какие-то секунды.
