Пойди туда – не знаю куда. Повесть о первой любви. Память так устроена… Эссе, воспоминания - страница 167

Шрифт
Интервал

стр.

Снег подлетает к ночному окну,
Вьюга дымится.
Как мы с тобой угадали страну,
Где нам родиться!
И англичанин, что к нам заходил,
Строгий, как вымпел,
Не понимал ничего, говорил
Глупости, выпив.
Как на дитя, мы тогда на него
С грустью смотрели.
И доставали плеча твоего
Крылья метели.

Проблема состояла в том, что, как я уже говорил, книга была готова к подписанию в печать. Для того чтобы изъять несколько стихотворений, требовалась переверстка, а это и время и деньги. Но А.С. просил, настаивал, сам готов был поговорить с техредами и заплатить, сколько нужно, за переверстку.

Стихи мы изъяли, а эти просьбы я запомнил навсегда. Ничего подобного больше в моей редакторской практике не случалось.

4

Редактор должен быть человечески снисходителен по отношению к автору и уметь прощать, но бывают случаи, когда соответствовать этому трудно, а может быть, и не нужно.

С И.Е. мы готовили к изданию роман из истории США. Большая часть книги уже была написана и написана хорошо. Пора было заключать договор. Но именно в это время прошел слух, что И.Е. уезжает. По тем временам это означало гражданскую смерть. Директор и слышать не хотел о договоре.

И.Е., человек строгий и немногословный, пришел в редакцию. В этот раз он сказал больше, чем за все наши предыдущие встречи. Как быть? Ходить по инстанциям и объяснять, что он не собирается уезжать? Но это все равно, как если опровергать слух, что ты голубой. Все равно не поверят. Но я-то должен ему поверить. У него на попечении четыре женщины (две дочери, жена и бабушка жены). Разве он сумасшедий, пускаться с ними в неизвестность? Кроме того, русский писатель может уезжать за границу только для того, чтобы там умереть. Вне стихии уличной и трамвайной речи писать современную прозу невозможно.

Не было оснований ставить под сомнение искренность И.Е. Я думал также. А потому настоял на заключении договора, взяв ответственность на себя.

Через два месяца стало известно, что И.Е. действительно подал заявление на отъезд и получил разрешение. Аванс издательству он вернул. А мне надписал на прощание книгу: «Вам, быть может, лучше удастся прижиться на ниве российской словесности».

Через четверть века, во время короткого визита в Петербург, И.Е. меня не узнал.

* * *

Евгений Евтушенко откликнулся на мое предложение составить антологию русской поэзии. Я пришел к нему в гостиницу «Европейская» в Ленинграде, чтобы вместе подобрать список авторов. Евтушенко встретил меня, растирая спину мокрым полотенцем. Номер был роскошный: спальня, гостиная, столовая – здесь можно было ездить на велосипеде. На белом рояле стояла ваза с живыми цветами. «Ну, как живут советские поэты!?» – воскликнул он бодро. Вероятно, незадолго до этого принял холодный душ.

Со времени его отважного заступничества за Солженицына прошло чуть более двух лет.

Мы составили список поэтов, провели вместе целый день, потом встречались еще – об этом я расскажу как-нибудь в другой раз, если представится случай. Уехал поэт с подписанным договором.

Через месяц Е.А. позвонил мне, чтобы узнать, перевело ли издательство ему деньги. Пока я ходил в бухгалтерию, ждал у трубки. «Перевели, да, в тот же день – две тысячи». «Спасибо. Простите. Значит, я просто не заметил».

Человек живет другой жизнью, если не заметил такую сумму, это можно понять. Но я не представлял еще себе, до какой степени другой.

Отношения наши складывались настолько дружелюбно, что я попросил Е.А. написать предисловие к сборнику стихов Дмитрия Кедрина, и он опять охотно согласился. Статью прислал в срок. Я предложил ему несколько небольших исправлений. Так автор приводил в статье стихи Бориса Пастернака: «Однажды Гегель ненароком и вероятно невпопад назвал историка пророком, предсказывающим назад». По этому поводу я писал: «Дело в том, что Пастернак ошибся, приписав эту мысль Гегелю. Об этом пишет Берковский в книге „Романтизм в Германии“. Пастернаковские стихи из-за этого, конечно, не потеряли права на жизнь, но в качестве аргумента в критической статье они вряд ли состоятельны. Кроме того, монополия на мысль у философов так же, я думаю, уважается, как у поэтов, допустим, на индивидуальность метафоры. Если все же оставлять в статье стихи Пастернака, то было бы корректней сделать сноску…»


стр.

Похожие книги