– Конечно, но я обязан при этом присутствовать, мадам.
– Как хотите.
Я прошел за ней в комнату. Перед уходом Жермен Вальер оставила мужу записку:
"Жюль, все кончено. Я во всем созналась комиссару, и он забирает меня. Простите мне то зло, которое я причинила вам обоим. Надеюсь, что Мишель тоже меня простит и выйдет все же замуж за Пьера. Не приходите ко мне в тюрьму, у меня не хватит сил этого вынести. Прощайте".
Она положила записку на видном месте, на столе, и, чтобы ее не сдуло сквозняком, поставила сверху маленькую бронзовую статуэтку, которая едва не лишила меня жизни.
* * *
Служебная машина, вызванная мною по телефону, доставила нас в комиссариат. Я сразу же повел Жермен Вальер в кабинет моего коллеги из первого округа.
– Месье комиссар, я доставил убийцу четы Ардекуров и месье Понсе, а также похитителя двадцати миллионов старых франков, украденных из сейфа месье Ардекура.
Должен сказать, что большего эффекта невозможно было себе представить. Лишь немного успокоившись, месье Претен смог спросить:
– Кто эта дама?
– Мадам Жермен Вальер, и я прошу оказать ей гостеприимство до тех пор, пока мы не отправим ее в Лион.
Поместив мадам Вальер под охрану Эстуша, я сел напротив Даруа. Он глубокомысленно заметил:
– Профессиональная и быстрая работа, патрон. Думаю, на улице Вобан будут довольны.
И добавил с улыбкой:
– Сейчас, когда все успешно завершилось, скажите, патрон, что вы теперь думаете о призраке, которого звали Изабель?
– Не так все просто, старина!
– Что вы хотите этим сказать?
– Знаете, как раньше звали мадам Вальер? Изабель!
Эстуш спросил:
– Где вы будете ее допрашивать, здесь или в Лионе?
– Нигде.
Они оба посмотрели на меня, как на сумасшедшего.
– Вы что же, не собираетесь официально ее допрашивать?
– Нет.
– Почему?
– Зачем мне еще раз слушать ее ложь! Она ведь врет, месье, она все наврала!
– Наврала?
– Ее признание сплошь состоит из вранья.
– Но зачем ей это?
– Естественно, чтобы кого-то защитить.
– Кого?
– Вот это нам и нужно узнать.
– Зачем же тогда весь этот цирк, патрон?
– Я хочу дать всем понять, что ей удалось нас одурачить.
– И настоящему преступнику тоже?
– Именно так. Единственной правдой в ее признании является то, что она ударила меня прошлой ночью. Но я уже не сержусь на нее за это.
Даруа съехидничал:
– Какая добрая у вас душа, патрон!
– Нет, сейчас во мне говорит только жалость.
– Неужели же все остальное она придумала?
– Я уверен в этом. Жермен ничего не понимает в скачках, на которых, как она утверждает, играла каждый день. Она не знает даже того, что тотализатор открыт только по воскресеньям, и лишь в исключительных случаях в другие дни. Наконец, на скачках нельзя делать чересчур большие ставки,– это запрещено правилами. Жермен Вальер явно играет и делает это плохо. Теперь главное – узнать, для кого она это делает. Мы можем продержать ее здесь три дня. Никому не будет разрешено ее навещать. Тогда человек, для которого она жертвует собой, станет абсолютно уверен в том, что мы попались на эту удочку, и сам может допустить ошибку, которая позволит нам раскрыть его. А теперь, Даруа, приведите-ка сюда мадам Вальер.
Войдя, Жермен сразу спросила:
– Очевидно, я должна подписать мое признание, месье комиссар?
– Мадам Вальер, ставлю вас в известность, что дача ложных показаний – это противозаконное действие, которое может иметь серьезные последствия, особенно, когда выясняется, что это было сделано в целях сокрытия убийцы от полиции?
Она побледнела.
– Я… я не понимаю…
– Мадам Вальер, я утверждаю, что вы лгали мне с того самого момента, когда я сегодня вошел в ваш дом.
Съежившись, Жермен Вальер слушала мои слова:
– Кого вы хотели спасти? Сына? Мужа?
Она покачала головой.
– Эти моллюски не способны ни на что…
Это была, увы! – правда… Но если она защищала не сына и не мужа, то ради кого же она так старалась? У меня в голове пронеслась целая вереница идей. Ребенок, который родился до брака с Вальером?… Но было бы странным, если бы в квартале Крэ-де-Рош никто об этом ничего не знал… Хотя, могли же жители этого квартала свято верить в то, что Ардекуры жаждали союза их дочери с Пьером Вальером…
