Спрашивать у кого-либо было бессмысленно, но наивная мысль встретить в потоке ревущих и стонущих машин Наташу не покидала меня. Я всматривался в открытые кузова грузовиков, в дверцы фургонов, в окна редких штабных легковых машин, пока мне навстречу не попался легковой «газик» и меня не окликнули.
В «газике» сидели Катонин, Буньков и еще какой-то подполковник. Я, кажется, растерялся, не зная, как обратиться к самому младшему по званию — старшему лейтенанту Бунькову. Комбат, наверно, почувствовал это и спросил сам:
— Ну что там у тебя?
Я передал ему данные, но, видимо, они уже не требовались.
— Отправляйся к лейтенанту Соколову, — приказал он, — и скажи, что есть команда собираться. Мы ждем вас в Низинах к девятнадцати… — Буньков посмотрел на часы: — Впрочем, к девятнадцати тридцати. Дуй! И добавь: большие события готовятся…
Темнело рано. Над Подлесьем еще только опускались сумерки, а жители деревни — их было немного — уже плотно задраивали окна. Маскировочными шторами, у кого они были, а чаще просто тряпками и одеялами. Окошки в хатах небольшие. Много ли на них надо!
К шести часам, когда я вернулся к нашим и передал Соколову приказ комбата, казалось, в деревне уже настала глубокая ночь. Слепы и глухи дома, пуста улица. Только темные молчаливые фигуры часовых маячат у наших машин.
Постепенно все зашевелилось, ожило. Захлопали двери хат, заскрипели сапоги и ботинки, задвигались и заговорили люди, завозились у машин шоферы. Не ахти как много имущества в нашей батарее — все может легко уместиться на солдатских спинах и плечах, — и все же надо его погрузить.
Мы собирались в Низины, где располагался штаб дивизиона.
И может быть, именно потому, что дорога всегда радует солдата, а сборы всегда немного хлопотны, никто из нас — ни офицеры, ни часовые, ни мы, таскавшие к машинам технику и «сидоры», — не заметили того, что следовало бы заметить или хотя бы услышать.
Сначала слева от деревни, там, где мы еще вчера работали на передке, взмыло в небо несколько сигнальных немецких ракет. Они осветили ничейную землю — нейтральную полосу и окопы нашего переднего края и нечастые здесь наши огневые позиции. Затем немцы открыли стрельбу из минометов и легких орудий, и мы тоже не обратили на это внимания, пока первый снаряд не ударил по Подлесью. Удар пришелся по одной из хат — к счастью, пустовавшей. Она поначалу вся вздрогнула в дыму разрыва, а потом затрещала, заскрипела досками и бревнами и рухнула правым своим боком.
— Всем оставаться на местах! — приказал Соколов. — Моторы заглушить! Петров и Ахметвалиев со мной!
Они побежали дворами к передовой.
А через десять, самое большее пятнадцать минут мы уже были в окопах второй линии обороны и отстреливались от наседавших немецких автоматчиков. Немецкая артиллерия стреляла через наши головы по деревне. Подлесье горело. Хорошо хоть — мы видели это своими глазами, а потом и комвзвода подтвердил, — что шоферам удалось под огнем вывести из деревни наши машины. Иначе бы…
Замысел немцев понять было трудно. Мысль о наступлении их, заранее подготовленном и обдуманном, отпадала, поскольку наступала, и только на нашем, весьма малом участке плацдарма, в общем-то, небольшая группа автоматчиков, поддержанная артиллерией. Не было ни танков, ни броневых машин, ни мотоциклов. Немцы смяли, видно, с помощью артиллерийского огня наш передний край, заняли его окопы и теперь оттуда вели огонь по нас. Может быть, эта атака имела психологический смысл? Или на нас наступала какая-то окруженная группа противника, хотя и это было маловероятным: немцы шли оттуда, где проходила линия их обороны, где стояли их огневые позиции, которые мы засекали все минувшие дни.
Но о замыслах немцев сейчас никто не думал. Нам было не до того: несколько раз немцы пытались подняться из окопов, а артиллерия наша, как назло, не переносила огонь на эти окопы, а стреляла куда-то дальше в глубь вражеской обороны.
К счастью, и вражеская артиллерия била не по нас, а продолжала садить по деревне. Деревня полыхала так («Как там жители? Как наш незадачливый хозяин со своими ребятами?»), что в наших окопах было светло. И не только в наших. В свете пожара мы ясно видели каски немцев и их автоматы.
