— Надо ребятам доверять, — наконец сказал он Катонину, хотя тот и не возражал вроде. — Доверять и проверять, конечно. Но доверять обязательно!
Оказывается, нас не забыли — беспокоились, искали, подняли на ноги весь город. А мы-то!.. Нам было немного не по себе, хотя о нашей крамольной мысли — остаться у десантников — никто не догадывался…
— Ну и влопались вы, ребятки! — вдруг заговорил Володя после отбоя, когда мы с Сашей блаженно растянулись на своих — теперь казавшихся нам особенно уютными — постелях. — А я, понимаете ли, сразу, как увидел, — и в караулку. Так, мол, и так: надо доложить начальнику школы. Как отпустили, в школу махнул. И даже не к Бунькову, а прямо к Катонину. Это Бунькова он уже вызвал. В общем, загорать бы вам до святого пришествия, если бы не я…
Мы еще о чем-то поговорили, и тут Володя попросил:
— Ребятки, я вот все думаю: наверно, и мне пора в комсомол подавать. Как?
— Конечно. Пора, — согласился я.
— А рекомендации вы мне дадите? Я с Буньковым говорил: он — за.
— Я с удовольствием, — сказал я. — Конечно, дам.
Саша промолчал.
— А ты, Сашок? — спросил Володя.
— Я? Пожалуй, дам.
— Вот и добре, ребятки, — обрадовался Володя. — Спасибо за доверие! Ну, а уж я постараюсь…
«Войска Юго-Западного и Донского фронтов перешли в решительное контрнаступление под Сталинградом…»
Радио и газеты радовали.
«С войной мы все свыклись… Я много работаю. И всё хорошо. Не беспокойся. Только вот дома по ночам очень пусто… Да, а живем мы теперь не в нашей квартире, а там, где жили Никифоровы. Помнишь Нонну? Они в эвакуации. Нас всех переселили в нижние этажи. Для безопасности… Очень радуют сводки с фронта… Скорей бы уже все кончалось… Почему ты не пишешь, как вас кормят? И что вы делаете в свободное время?.. Получаешь ли ты письма от своих приятелей по Дому пионеров? А та девочка, кажется Наташа, которая ушла на фронт, пишет тебе?..»
Она мне не писала. Даже на мое первое армейское письмо не ответила.
Из дома письма приходили через день, а то и ежедневно. И я писал матери. И — Наташе. Старался писать реже.
— Да брось ты в самом деле! — Володя знал, как я ждал писем, но не тех, что лежали для меня на круглом столике в Ленинской комнате. — Из-за бабы нервы трепать! Да еще фронтовой! Сам видишь, как они… До тебя ли?
И правда, я видел. Почему-то видел одно: та, другая Наташа, у кинотеатра в окружении капитана и старшего лейтенанта. И все они веселые, довольные. И значит, ей вот так же хорошо. И потому нет писем…
В воскресенье мы с Володей получили увольнительные в город.
— Сегодня ты со мной! — сказал Володя тоном, не терпящим возражений. — Пойдем в один дом…
— Ты знаешь… И Саша в наряде… — Мне не хотелось идти.
Мы все же пошли.
В тесном, скособоченном домике по соседству с текстильным комбинатом пахло картошкой, селедкой, луком, духами и еще чем-то непривычным.
— Я ж говорил: девочки — во! — шепнул Володя.
Володя балагурил. И как-то очень уж легко обращался с девушками.
Мы, кажется, впервые сытно наелись. Опорожнили три бутылки чего-то рвотного…
— Ты что так на меня смотришь? Некрасивая, да?
Она смотрела на меня — лицо круглое, в оспинках, глаза узкие и брови черно-нарисованные.
— А целоваться ты не умеешь, — грустно сказала она потом. — О другой думаешь?.. И я ведь тоже не о тебе… Только нет его… Убили…
Нет ничего лучше часов самоподготовки!
За окном метель. Как там холодно, мы знали. Ежедневно в шесть утра мы выбегали в одних рубашках из здания школы заниматься физзарядкой. Там страшно холодно и темно так же, как сейчас. А в классах у нас тепло. И оттого, что за окном воет метель, еще теплее. Мы сидели без гимнастерок — блаженные, умиротворенные. Мы пришивали подворотнички.
Часы самоподготовки — вроде бы официальные часы, имеющие, согласно распорядку дня, конкретный смысл: они выделялись для повторения пройденного материала, для проверки — лишний раз — оружия, для приведения в порядок формы и так далее.
Но на самом деле это были часы как бы полуофициальные. Вместо Уставов внутренней и караульной службы можно было читать Конан Дойла, популярный шпионский роман «Первый удар» Шпанова или «Радугу» Василевской, вместо конспектирования — писать письма, а вместо обмена знаниями о материальной части буссоли — потихоньку беседовать на всякие темы.
