Здесь, стоя на подмостках, перед ним предстали королева и инфанта, обе столь раскрашенные, столь стиснутые арматурой корсетов, огромными фижмами и ошейниками воротников, в которых утопали их щеки, что при виде этих восковых фигур де Грамон смутился и не сказал ни слова, ограничившись лишь тем, что поцеловал края их юбок. Он успел только заметить, что у инфанты, кажется, прекрасные волосы, голубые глаза и полные губы. К тому же она не знала ни слова по-французски, а точнее, подчиняясь зверскому испанскому этикету, не говорила вообще. Кроме отца и исповедника к ней никогда не приближался ни один мужчина. Ее развлечения состояли из карт, посещений церковных служб, монастырей и время от времени присутствия на аутодафе[37]…
В ходе второй аудиенции посол тщетно пытался вырвать у нее ласковое словечко о будущем муже; бесцветным голосом она произнесла: «Скажите королеве-матери, что я полностью в ее распоряжении». Де Грамон позволил себе настаивать, ему хотелось услышать что-нибудь более сердечное, но кукла повторила: «Передайте королеве-матери, что я вся к ее услугам».
Свадьба была назначена через восемь месяцев, и по суровому испанскому обычаю Людовик XIV до момента венчания не мог увидеть свою невесту. Он легко переносил отсрочку и продолжал разъезжать между Бордо и Тулоном. В мае 1660 года он приехал в Сен-Жан-де-Люз в Пиренеях, который был избран местом королевской свадьбы.
В маленьком городе теснилось великое множество господ и дам, съехавшихся из Парижа и всех французских провинций. В свой черед к границе медленно придвигался сопровождающий дочь Филипп IV. Он остановился в Фонтараби, куда немедленно ринулись французы, домогаясь чести приветствовать испанского монарха и позволения присутствовать на его обеде: наверняка они надеялись увидеть, каким образом его питает кормилица. Их ждало разочарование: Филипп, как подобает, сидел за столом, сервированным словно для хорошего едока. Но такая густая толпа собралась лицезреть этот феномен, что стол опрокинулся, и попавшего в толчею короля чуть было не задавили. Он выбрался, не потеряв, впрочем, ни капли своей бесстрастности, и его стеклянный взгляд не выразил ничего, кроме глубокой и неисцелимой меланхолии.
3 июня в церкви городка состоялась торжественная церемония бракосочетания через полномочное лицо: роль жениха играл дон Луис де Харо. Через день новобрачную представили, но еще не Людовику, а его матери Анне Австрийской, приходившейся, как известно, сестрой испанскому королю. Те не виделись 45 лет, и можно было ожидать, что встреча получится трогательной, но только ежели не брать в расчет этикет.
Поскольку по тогдашнему правилу монарх даже кончиком ноги не мог переступить границу своего государства, в зале для встречи на Фазаньем острове (где Мазарини и дон Луис так долго вели мирные переговоры) были постелены ковры: промежуток между ними означал линию, которую собеседники не могли нарушить. Подойдя к самому краю своей дорожки, Анна Австрийская подалась вперед, чтобы обнять брата, но тот так проворно отступил за кончик своего ковра, что ей не удалось к нему прикоснуться. Семейная встреча, таким образом, ограничилась обменом вежливых банальностей, в котором застенчивая невеста не приняла участия.
Во время беседы дверь зала приотворилась, и за нею показался молодой человек; бросив взгляд на благородное собрание, он не произнес ни слова. Заметив вторжение, инфанта побледнела: она догадалась — это ее муж; снедаемый любопытством, он решился на такую вольность. Желая узнать впечатление невестки, Анна Австрийская спросила: «Как находите Вы этого незнакомца?» Испанский король, найдя вопрос не соответствующим приличию, сухо оборвал: «Сейчас не время это обсуждать». Тогда мать новобрачного пошла в обход: «Как в таком случае Вы находите эту дверь?» — «Она мне кажется очень хорошей и красивой». Больше молодым в тот день не пришлось поворковать.
Все интересно в истории этого брака, красочные перипетии которого описаны в мемуарах мадам Сент-Рене-Тейландье. Ее достоверный и живой рассказ, где дела сердечные так тесно переплетены с политикой, увлекает читателя — как и всякий хороший роман — с каждой страницей все сильнее. Быть может, прелестней всего тот эпизод повествования, где мы узнаем, как новая французская королева, избавленная, наконец, от своего мрачного семейства, внезапно превращается благодаря атмосфере Франции в веселую, общительную и очень привлекательную особу.
