Повседневная жизнь тайной канцелярии - страница 38

Последний раз Шувалов продемонстрировал придворный талант в день переворота 28 июня 1762 года, когда вместе с М. И. Воронцовым и Н. Ю. Трубецким отбыл в столицу под предлогом разведки и «уговоров» мятежной императрицы – но сразу же перешел на ее сторону и стал заседать в Сенате. После воцарения Екатерины II он присутствовал при ее коронации в Москве, однако его карьера была уже завершена. В январе 1763 года граф Шувалов вышел в отставку с пожалованием ему еще двух тысяч крестьянских душ.

После принятого 23 февраля 1762 года манифеста об уничтожении Тайной канцелярии вышел менее известный указ Сената, чтобы всем канцеляристам и чиновникам Тайной канцелярии «быть на том же жаловании, как они ныне получают», до тех пор, пока «дела отданы и о наличных колодниках разсмотрено будет»; отныне всем этим чиновникам надлежало состоять «при Сенате», а в Москве – «при Сенатской конторе». В этом же указе была сделана особая оговорка: «Однако ж из них асессора Шешковского, переименовав того ж ранга сенатским секретарем ныне же действительно и определить во учреждавшую для того при сенате экспедицию».[108] Так было названо имя нового фактического начальника этого учреждения при Екатерине II.

Приведший Екатерину на трон переворот показал, что объявленная покойным Петром III в манифесте 21 февраля «милость для всех добрых и верных подданных» несколько преждевременна, поскольку «умыслы противу нашего императорского здравия, персоны и чести» оказались отнюдь не «тщетными и всегда на собственную погибель злодеев обращающимися».

Гвардейские солдаты и офицеры, чьими руками совершался переворот, в те дни искренне видели себя «делателями королей» и с нетерпением ожидали наград. Пряников же, как обычно, на всех не хватило. И тогда бравый гвардеец, прогулявший полученную пригоршню рублей, мог с понятным неодобрением смотреть на избранных счастливцев. Зависть и недовольство вместе с видимой легкостью совершения «революции» порождали стремление «исправить» положение. Эту тенденцию выразил один из ближайших к Екатерине лиц Никита Иванович Панин: «Мы с лишком тридцать лет обращаемся в революциях на престоле, и чем больше их сила распространяется между подлых людей, тем они смелее, безопаснее и возможнее стали». На практике это означало, что в 1760-е годы Екатерине постоянно приходилось иметь дело с попытками – пусть не очень опасными – нового заговора. Кроме того, в это время обострилась борьба придворных «партий» за контроль над внешней политикой империи и за влияние на императрицу.

Поначалу Екатерина возложила высший надзор над политическим сыском на генерал-прокурора А. И. Глебова – нечистого на руку дельца, назначенного на этот пост Петром III и удачно изменившего благодетелю. Самого Глебова императрица сначала поставила под контроль Н. И. Панина, а затем уволила. Назначенному на его место князю Александру Алексеевичу Вяземскому секретным указом в феврале 1764 года было велено совместно с Паниным заведовать тайными делами.[109] На этом посту он и оставался вплоть до своей смерти в 1792 году; после чего этими делами ведали новый генерал-прокурор и родственник Потемкина А. Н. Самойлов и статс-секретарь императрицы В. С. Попов, руководивший в течение многих лет канцелярией Потемкина, а потом императорским Кабинетом.

За два года был окончательно сформирован штат Тайной экспедиции. 10 декабря 1763 года именным указом сенатский секретарь Шешковский назначался состоять «по некоторым порученным от нас делам при наших сенаторе тайном действительном советнике Панине, генерал-прокуроре Глебове» с годовым жалованьем в 800 рублей.

С этого времени Степан Иванович Шешковский (1727–1794) сделался на 30 лет фактическим главой Тайной экспедиции при нескольких сменявших друг друга начальниках-аристократах. Теперь руководство политическим сыском императорской России в определенном смысле «раздвоилось», так как изменился сам «дух времени».

В петровскую и послепетровскую эпоху не только генерал или сенатор, но и аристократ-Рюрикович считал не только возможным, но и достойным делом исполнять функции следователя в застенке; только пытать или казнить самому было не принято – но, пожалуй, не по моральным соображениям, а просто считалось «невместным»: для грязной работы были холопы. Хотя петровские сподвижники во главе с царем лично рубили стрелецкие головы…