Однако едва ли Андрея Ивановича интересовали определенные в нем процедуры образования выборных органов власти. Отправленная «под начал» во Введенский Тихвинский монастырь дочь генерала Г. Д. Юсупова Прасковья источником своих бед считала те самые события зимы 1730 года, в которых участвовал ее отец. «Батюшка де мой з другими, а с кем не выговорила, – передавала речи Прасковьи Юсуповой ее служанка, – не хотел было видеть, чтоб государыня на престоле была самодержавная. А генерал де Ушаков – переметчик, сводня; он з другими захотел на престол ей, государыне, быть самодержавною. А батюшка де мой как о том услышал, то де занемог и в землю от того сошел».[94]
Двадцать пятого февраля 1730 года Ушаков вместе с другими представителями генералитета и шляхетства подал Анне челобитную с просьбой «всемилостивейше принять самодержавство таково, каково ваши славные и достохвальные предки имели», после чего императрица «всемилостивейше изволила изодрать» неуместные «кондиции» и принялась царствовать самодержавно.
Андрей Иванович не прогадал – при раздаче наград он, как один из главных участников тех событий, получил 500 дворов из конфискованных владений князей Долгоруковых; стал генерал-аншефом, генерал-адъютантом, сенатором и подполковником гвардии. Его талант оказался востребован: в 1731 году Тайная канцелярия была возрождена и вчерашний опальный гвардеец ее возглавил. По повелению императрицы сенаторы 31 марта 1731 года уведомили Ушакова о том, что распорядились «имеющиеся в Сенате важные дела и по тем делам колодников отослать к вам, господину генералу и кавалеру, и впредь из коллегий и канцелярий губерней и провинцей являющихся в таких же делах колодников, которые надлежат по вышепомянутому состоявшемуся апреля 10 числа указу отсылать к вам, господину генералу и кавалеру, ‹…› и именовать оную Канцелярию тайных розыскных дел».
Жизнь ненадолго вернулась в Преображенское. Однако уже в начале 1732 года императрица и двор перебрались в Петербург; туда же переселилась и служба Ушакова – сначала в качестве «походной Тайной канцелярии секретных дел», а затем, в августе того же года, уже на постоянной основе, оставив в Москве свой филиал – контору под «дирекцией» московского главнокомандующего генерал-адъютанта графа Семена Андреевича Салтыкова. Андрей Иванович со своими служащими и бумагами расположился в «покоях» петербургской Петропавловской крепости, «где имелась наперед Тайная канцелярия», и началась привычная работа. Одновременно Ушаков оставался генералом по штатам Военной коллегии и сенатором, и в докладах Сената императрице его подпись стояла первой.
Неопубликованная переписка Ушакова со знаменитым обер-камергером, курляндским герцогом Эрнстом Иоганном Бироном, свидетельствует о том, что общались они почти на равных. В отличие от других корреспондентов аннинского фаворита Ушаков сам имел доступ к императрице и у Бирона ничего не просил; их письма – короткие и деловые, без комплиментов и уверений во взаимной преданности.
Остававшийся «на хозяйстве» в столице во время отъезда двора Андрей Иванович прежде всего докладывал Бирону для передачи императрице в Петергоф о делах своего ведомства – например, о поступившем доносе на откупщиков или точном времени казни Артемия Волынского: «Известная экзекуция имеет быть учинена сего июля 27 дня пополуночи в восьмом часу». Не имея возможности выехать в царскую резиденцию лично, он присылал секретаря Хрущова для личного доклада Анне Иоанновне по интересующему ее делу придворной «мадамы» Яганны Петровой. Кроме того, Ушаков сообщал о других новостях: выборе сукна для гвардейских полков, погребении столичного коменданта Ефимова в Петропавловской крепости или смерти любимой собачки Анны «Цытринушки», последовавшей в 10 часов утра 18 июня 1740 года.
Бирон передавал ответы императрицы: донос является «бреднями посадских мужиков» и не имеет «никакой важности», а вопрос с сукном лучше отложить – государыня не в духе: «Не великая нужда, чтоб меня в деревне тем утруждать». Одновременно через Бирона поступали другие высочайшие распоряжения Ушакову для передачи принцессам Анне и Елизавете или другим лицам. В некоторых случаях Андрей Иванович проявлял настойчивость – предлагал, к примеру, все-таки решить вопрос о закупке сукна в пользу английского, а не прусского товара, в чем сумел убедить своего корреспондента.
