Повседневная жизнь тайной канцелярии - страница 27

Как мы убедились, не существовало каких-либо объективных норм, в соответствии с которыми Тайная канцелярия должны была передавать дела на рассмотрение верховной власти. Следовательно, во многом их исход мог зависеть как от воли монарха, так и от служащих канцелярии – генералов и рядовых политического сыска.

Уникальное положение «исполняющего обязанности царя», которое в начале XVIII века занимал князь Федор Юрьевич Ромодановский, не могло быть унаследовано никем из его преемников, тем более что появление новой системы центрального управления требовало более четкого разграничения их компетенции. Громоздкий Преображенский приказ уже в конце петровского царствования выглядел архаично.

Создание Тайной канцелярии и постепенная ликвидация «непрофильных» функций Преображенского приказа явились шагом к созданию специализированной системы политического сыска. В Москве остался новый «князь-кесарь» Иван Ромодановский; царь относился к нему с уважением, но всё же в число наиболее активных и влиятельных лиц при петровском дворе его включить, как уже говорилось, нельзя. Зато дело царевича Алексея выдвинуло в первый ряд «министров» Петра Андреевича Толстого (1645–1729).

Начальник Тайной канцелярии происходил из старинного служилого рода. «Прадед мой родной Иван Иванович Толстой во время царя Ивана Васильевича был воеводою полковым на Крапивне, а брат его родной, а мой прадед двоюродной, Селиверст Иванович, при царе Василье Ивановиче в московское осадное сиденье был воеводою полковым в Москве, в урочище на Трубе, где от неприятелей и убит, – писал сам Толстой о заслугах предков. – А дед мой родной Василей Иванович во время царя Михаила Феодоровича в 7141 (1633-м. – И. К., Е. Н.) году был полковым воеводою под Москвою, за рекою Яузою, во время войны с поляками и при царе Алексее Михайловиче был прежде в стольниках и послан был воеводою в Чернигов, и во время измены гетмана казацкого Брюховецкого сидел в том городе долгое время в осаде, где и я при отце моем был же и в осаде с ним сидел. И оной город отец мой от изменников сохранил, за что пожалован тогда в думные дворяне. А братья мои родные Михайло Андреевич был воеводою в Астрахани, Иван Андреевич был губернатором в Азове, тако ж и другие мои сродники в знатных чинах и услуги к Российскому государству показали».

Толстой был связан родством с боярами Милославскими и царевной Софьей, но вовремя разглядел юного Петра – и в 52 года в компании молодых дворян отправился в Венецию изучать военно-морское дело. «Пенсионер» выучил итальянский язык, вел дневник, в который заносил впечатления от «зело чудных» готических соборов и картин «чудных писем святых итальянского живописного изрядного мастерства». Времени даром он не терял – военно-морской наукой овладел, но ему предстояло не служить на флоте, а осваивать дипломатическое поприще. Петр оценил таланты пожилого стольника и назначил его первым постоянным российским послом в Стамбуле (до того сотрудники Посольского приказа отправлялись в чужие края с разовыми миссиями), где Толстой провел более десяти лет. Здесь он показал себя искусным дипломатом: наладил связи с турецкими вельможами и их слугами, одновременно пресекая их попытки добывать информацию, – даже отравил посольского подьячего, склонявшегося к измене и намеревавшегося принять ислам. Два раза его брали под арест и содержали в Семибашенном замке, когда Турция объявляла войну России; но он сумел уладить отношения между двумя державами, составил серьезное и интересное политическое и географическое описание Османской империи начала XVIII века и отдельно – турецкого флота.

По возвращении из Турции 70-летний Толстой стал одним из ближайших советников царя по дипломатической части. В 1716–1717 годах он сопровождал Петра в западноевропейской поездке, принимал участие в дипломатических переговорах в Амстердаме, Париже, Копенгагене. Он сумел, не разжигая дипломатического конфликта, вернуть из австрийских владений беглого Алексея Петровича, обещав ему отцовское прощение, а потом допрашивал его, был участником суда над ним и присутствовал на последней пытке, которая, возможно, и была причиной смерти царевича.