Эта вера в царскую милость проявлялась несколько иначе. Она воплощалась в лавине жалоб и ходатайств, поступающих на имя царя. Все документы просматривались и лаконично подписывались. Затем их передавали огромной армии секретарей, являвшихся неотъемлемой частью царского кортежа. Эти жалобы подавались как от отдельных лиц, жреческих коллегий, так и от целых профессиональных групп. Примером тому может служить просьба, поданная от жрецов храма Хнума, находившегося в городе Элефантине. Это ходатайство было передано Птолемею IX во время путешествия царя в сопровождении своей бабушки и матери в 115 году.>{40} Таким же образом царь возлагал на себя все обязанности великого фараона, торжественно открывая священный храм, работы над которым закончились как раз во время его путешествия. Это был Птолемей VIII, освятивший храм в Эдфу 10 сентября 142 года. Помимо подписания распоряжений царь мог отслеживать работы по строительству, как это делал Птолемей II в храме священного овна в Мендесе.>{41} Любые поводы были хороши для того, чтобы продемонстрировать интерес, который проявлял царь к местным культам, даже если совершаемые ритуалы проходили на незнакомом ему языке и тем самым могли поставить его в затруднительное положение, которое сопоставимо только с тем, что мог бы испытывать британский король во время приветственной церемонии, устраиваемой в его честь африканским племенем! Так, пожалуй, выглядел Птолемей VI в Фивах, вводя в храм Амона нового быка Бухиса, священного животного бога Монту, во время своего путешествия по Верхнему Египту в 157 году.>{42}
Царская жизнь
Несмотря на нечаянную удачу создатель новой династии Птолемей I вел жизнь строгую и простую. Его долгая служба, проходившая во время военных кампаний Филиппа II и Александра, не располагала к ведению роскошного образа жизни. Такого положения вещей он продолжал придерживаться и тогда, когда стал правителем Египта, и даже тогда, когда он присвоил себе царский титул. Однако с его преемниками ситуация складывалась полностью противоположная. Его сын Птолемей II, утверждая культ обожествленных правителей, должен был отличаться от простых смертных абсолютно другим образом жизни. Поэтому интерьер его дворца был пышно декорирован редчайшими для того времени материалами: мрамором, алебастром, порфиром. Постепенно Птолемей II ввел торжественные царские ритуалы, тщательно имитирующие восточные традиции, которые со временем стали управлять жизнью «друзей», соратников и советников царя, а также огромным количеством его слуг. Вначале царь отличался от остальной знати только ношением диадемы (при этом не было никакого различия в одежде), так называемой тении — простой ленты, повязанной вокруг головы, которая являлась традиционным и священным символом царской власти в Македонии. Вскоре облачение в дорогие одежды во время многочисленных пиров, задававших определенный ритм жизни двора, стало правилом для царя. Изобилие и утонченный вкус подаваемых на этих торжествах блюд были составной частью богатства царя, специально выставленного для гостей и послов. Царь и царица иногда своим собственным видом демонстрировали благосостояние, а их отчеканенное на монетах изображение часто сопровождалось символическим рогом изобилия. Тогда как внешние границы Египта ослабевали, правитель династии Лагидов требовал все больше и больше так называемой трифе («пышности»), отождествлявшей царя с Дионисом. Такая жизнь не переставала шокировать римлян, еще к тому времени руководимых суровой моралью mos maiorum («обычаи предков»). Так, когда Сципион Эмилиан, еще к тому времени находившийся под впечатлением своей победы над Карфагеном, высадился в Александрии в 139 году, он был принят Птолемеем VIII, потерявшим всяческие формы из-за «жирности и необъятности своего живота, который он с трудом мог охватить руками. Одет он был в ниспадающее до самых ступней платье с рукавами до запястий».>{43}
Другой автор добавляет: «Свои объемы царь подчеркивал ношением чрезмерно вызывающего костюма. Казалось, он старался продемонстрировать другим то, что любой приличный человек на его месте пытался бы спрятать».
