Из всего вышесказанного следует вывод: человек может и должен соизмерять свою жизнь с гармонией мира, выводя его законы из обстоятельств своей жизни. Попав в тяжелую ситуацию, достаточно спросить себя: «Какими из своих поступков я загнал себя в угол?» Занимаются ли любимые герои Дюма самоанализом? Еще как!
Вспомним начало всем известного романа «Три мушкетера». Молодой неотесанный гасконец, у которого честолюбие и высокомерие явно преобладают над умением прислушиваться к окружающему миру, появляется в Менге и сразу же попадает в беду. Обидчивость толкает его в драку, в драке же он теряет единственную имевшуюся при нем ценность: рекомендательное письмо к капитану мушкетеров де Тревилю. Разозленный, он, тем не менее, пока что не задает себе вопросов и едет дальше в Париж. Увидев подле дома де Тревиля своего недавнего обидчика, д’Артаньян опять теряет контроль над собой и на этот раз уже не отделывается потерей письма. Ершистый и неотесанный, он походя оскорбляет одного за другим лучших мушкетеров короля Атоса, Портоса и Арамиса и получает от всех троих вызов на дуэль. Это уже серьезная переделка. Пора бы остановиться и задуматься. Именно это д’Артаньян и делает. В главе IV он не хуже современного психолога-консультанта вызывает в памяти все три ссоры, видит собственные промахи, обзывает себя «безмозглым грубияном» и даже, как сказали бы специалисты, намечает модели своего будущего поведения в подобных ситуациях. И что в результате? Судя по всему, Провидение удовлетворено: дуэль, которая могла стоить д’Артаньяну жизни, уже ни к чему. Вместо нее происходит стычка с гвардейцами кардинала, и недавние противники становятся друзьями: поучись, мол, юнец, теперь у старших товарищей уму-разуму, наберись опыта жизни, сопоставляя себя с другими.
Кстати, дальнейшая эмансипация драчливого гасконца идет по тому же пути. Стоит ему совершить какой-либо недостойный поступок — на него обрушивается каскад несчастий. И д’Артаньян всю жизнь учится ценить других людей. Свою обидчивость он преодолевает довольно быстро, но с другими грехами приходится работать более основательно. Однако постепенно «экологическая ориентация» д’Артаньяна возрастает: в конце «Трех мушкетеров» он научается уже ценить в Рошфоре мужественного противника, и былая бездумная ненависть превращается в разумную приязнь.
«Д’Артаньян три раза дрался на дуэли с Рошфором и все три раза его ранил.
— В четвертый раз я, вероятно, убью вас, — сказал он, протягивая Рошфору руку, чтобы помочь ему встать.
— В таком случае, будет лучше для вас и для меня, если мы на этом покончим, — ответил раненый. — Черт побери, я к вам больше расположен, чем вы думаете! Ведь еще после нашей первой встречи я мог добиться того, чтобы вам отрубили голову: мне стоило только сказать слово кардиналу.
Они поцеловались, но на этот раз уже от чистого сердца и без всяких задних мыслей» (Эпилог).
Что касается уверенности Рошфора в том, что ему было бы легко уничтожить д’Артаньяна, то она разбивается о приведенные выше слова кардинала о «чувстве естественной справедливости». Но реакция самого д’Артаньяна на разговор с Рошфором свидетельствует о поведении уже зрелого человека, чьи поступки соответствуют поддерживаемой Провидением гармонии целого больше, нежели бешеные вспышки эгоистического темперамента.
Д’Артаньян всю жизнь осмысливает свое поведение и уже в «Виконте де Бражелоне» приносит извинения сыну де Варда за подлость, совершенную по отношению к его отцу в «Трех мушкетерах». А какие-то черты характера ему так и не удается преодолеть…
Однажды после моего выступления на литературоведческой конференции, где пришлось говорить как раз о провиденциальности в творчестве Дюма, ко мне подошла одна из участниц конференции и просто ошеломила удивленным восклицанием: «Я никогда не думала, что «Три мушкетера» — роман воспитания!» Не берусь столь однозначно определять жанр этого всеми любимого романа, но мне кажется, что в данном определении, несомненно, отражена одна из сторон истины. И недаром, наверное, именно «Три мушкетера» невероятно популярны среди подростков. По данным опросов среди российских школьников, проведенных независимо друг от друга Ю. Белеховым и И. Фонаревым,
