Все кончилось бы успехом византийского коварства, если бы Калокиру не удалось подбить на Дунайский поход самого Святослава. Болгары, имевшие сильную армию, пережили бы набег русов, император стал бы им лучшим другом, граница империи в Европе была бы спокойна. Сам Никифор продолжал бы, реформируя армию и возрождая в ней регулярную пехоту, громить арабов и немцев.
Однако Святослав двинул в Болгарию «войско, состоявшее, кроме обоза, из шестидесяти тысяч цветущих здоровьем мужей». Все историки признают, что это преувеличение. Главным в дружине Святослава была не ее численность, а высокий профессионализм воинов. Тридцатитысячная фаланга болгарского царя Петра была сметена одним ударом. Болгары, по словам Льва Диакона, «не вытерпели первого же натиска, обратились в бегство и… заперлись в безопасной крепости». Царя, после разных мытарств, постиг эпилептический припадок, и он скончался.
Болгарское царство досталось Борису II и фактически распалось, но с его славянским по преимуществу населением великий князь установил мирные отношения. Никифор Фока и тут попал впросак. Он вынужден был признать утверждение Святослава в низовьях Дуная, заключить с ним мир и платить росам дань за безопасность своих границ. Разумеется, это был дипломатический маневр. Еще Константин Багрянородный, при котором Никифор сделал военную карьеру, рекомендовал для сдерживания росов платить не им, а печенегам. Его преемник так и поступил — благо Святослав увел на Дунай почти все боеспособные войска Руси.
«В год 968/969 пришли печенеги на Рускую землю впервые, — сообщает летопись по Древнейшему сказанию, — а Святослав в Переяславце (на Дунае. — А.Б.) засел, а Ольга в городе с внуками своими, в городе Киеве. И осадили печенеги город в силе большой. И изнемогали люди от голода и жажды». Киев стоял там же, где и сейчас, — на правом, западном берегу Днепра. «Люди той стороны Днепра», то есть стража со степных застав и северяне из Чернигова и Переяславля, собрались у восточного берега с ладьями, но переправиться на виду у печенегов не решались. Такая переправа и в более поздние времена была сопряжена с немалыми трудностями.
Итак, Киев был обложен «бесчисленным множеством» врагов. Жители его голодали. Сказитель поведал, что лишь один юноша смог прокрасться из города сквозь лагерь печенегов. Он шел через их стан, вертя в руках уздечку и спрашивая на печенежском языке: «Не видел ли кто коня моего?» Дойдя до Днепра, юноша разделся и прыгнул в воду. Печенеги всполошились, но гонец под градом стрел поплыл через реку. С другой стороны Днепра ему на помощь поспешили ладьи воеводы Претича, оставленного Святославом с небольшой дружиной для управления северскими землями и пограничной стражей. Отрока выловили из воды и доставили к воеводе. «Если не приступите завтра к городу, — сказал он, — люди сдадутся печенегам».
Дружина призадумалась. В Киеве находилась княгиня Ольга с наследниками Святослава. Старшему его сыну Ярополку было не меньше двенадцати лет. Мы знаем об этом потому, что примерно в том же 968/969 году отец привезет ему наложницу — красивую девушку из разоренного им греческого монастыря. Второго внука Ольги звали Олегом. О матери их ничего не известно; все предположения, которые высказаны в историографии, — чистые домыслы.
Зато мы знаем мать третьего сына Святослава — ключницу самой княгини Малушу, дочь Малко Любечанина. Историки приложили большие усилия, чтобы найти для матери будущего Крестителя Руси Владимира Святого происхождение познатнее. Одни производили Малушу от древлянского князя Мала. Другие считали, что ее отец — не просто родом из Любеча, в земле радимичей, но непременно был наместником этого города.
Всех смущало, что мать Владимира была «рабой» — холопкой княгини Ольги. Впоследствии, по словам Древнейшего сказания, княжна Рогнедь, дочь полоцкого князя Рогволода, отказала посватавшемуся к ней Владимиру со словами: «Не хочу разувать рабичича (сына рабыни. — А.Б.), но Ярополка хочу!» Этот текст вызвал множество кривотолков, в том числе об униженной доле женщины, вынужденной стягивать сапоги с мужа в знак покорности его воле. Однако плотно облегающие ногу кожаные сапоги-чулки, которые знать носила тогда по византийской моде, снять самому очень трудно. И если новобрачная хотела обойтись без мужнина денщика, ей надо было делать это самой.
