Повседневная жизнь Древнего Рима через призму наслаждений - страница 6
Однако это не значит, что любой отдых должен быть подвержен осуждению или запрещен. Праздничные дни с самого начала представлялись средством освобождения от тягот, налагаемых трудом.
Крестьянин имеет право на наслаждение, но праздник направляет это наслаждение в нужное русло, не дает ему вылиться в действие, опасное для морали.
Однако традиционная мораль, приспосабливающаяся к строгости нравов, годилась только для какого-нибудь не слишком крупного города. Очевидно, что реформа нравов назревала. Когда Плутарх описывает суровость характера Катона, он не может удержаться от заключения: «Римское государство, увеличившись и окрепнув, уже не сохраняло прежней чистоты и, приобретя власть над великим множеством стран и людей, восприняло множество различных обычаев и усвоило всевозможные жизненные правила»>[20].
Особенно сильно в Риме стало ощущаться влияние эпикурейской философии (около 230 года до н. э.). В действительности эпикурейская мораль не имеет ничего общего со стремлением к разврату. Эпикур говорил, что поиск наслаждения должен осуществляться только через страдание. Отсутствие страдания, в частности отсутствие боли, является наивысшим наслаждением: «Вершиной наслаждения является полное исключение невыносимого». Он выделяет три категории наслаждения: наслаждения естественные и необходимые — единственные способствующие счастью и легко удовлетворимые, потому что они близки к природе; наслаждения естественные, но не необходимые — дающие многообразие вариантов (так Эпикур, желая разнообразить свою пищу, попросил однажды горшочек простокваши!); и наслаждения не естественные и не необходимые, такие, как честолюбие, алчность, которые должны быть обузданы. Таким образом, Эпикур проповедует строгий самоконтроль. Разумеется, любитель наслаждений, участвующий, например, в пиршестве и жаждущий ощутить наслаждение, за это не осуждается, но сама природа обрекает его на поражение и разочаровывает в средствах достижения преследуемой цели. Любовь осуждается, потому что является причиной страстей, душевного смятения и, следовательно, страданий. Плотское наслаждение является губительным для душевного и телесного здоровья, в то время как дружба, наоборот, должна поощряться и культивироваться.
Эта мораль счастья, в общем, носит негативный характер, поскольку наслаждение характеризуется отсутствием телесного страдания и душевного беспокойства. Она довольно плохо согласуется с реальностями римского общества, основанного на труде и семье, сгруппированной вокруг отца и матери. Возможно, из-за этого она была плохо понята римлянами. Но самое вероятное объяснение ее неправильной интерпретации в римском обществе, несомненно, связано с тем, что эта новая мораль слишком рано затронула большое число людей из народа и не прошла обсуждения в школах на уроках ораторского искусства. Отсутствие образования у народа и повальное увлечение эпикурейской моралью объясняют, почему эпикурейство оказалось смешанным с вульгарной моралью наслаждения. Народу, веками подчинявшемуся строгим законам предков, вдруг начали твердить: «Наслаждение есть высочайшее благо», — и постоянно цитировали слова Эпикура: «Наслаждение является началом и концом счастливой жизни. В нем мы по-настоящему обретаем свое примитивное природное благо; именно из него мы выделяем любое предпочтение и неприязнь; к нему мы приходим, судя обо всем хорошем посредством эмоционального состояния, как посредством какого-нибудь правила». Вероятно, также добавляли, вырывая слова из контекста, что корнем и принципом всего наслаждения является желудок, что из наслаждения телесного следует равновесие плоти и что тело мертво, если его лишить наслаждения.
