Впрочем, я их и звал не воевать, а разделить с нами победу. Согласитесь, это несколько разные вещи. Никуда они теперь не денутся. Через три дня должна начаться ярмарка на ручье Баранты, это в тридцати пяти верстах от крепости. А за день до ее начала Могалок с Мангдаем, от лица всех своих людей, должны принести клятву верности Его Императорскому Величеству Александру II Освободителю.
И, кстати, это будет последний в местной истории торг в урочище Баранты. Отныне и навсегда ярмарка станет проходить в окрестностях Кош-Агача. Так, чтобы прибывшие торговые караваны могли видеть черно-желто-белый имперский флаг над дозорной вышкой крепости.
— Герман Густавович, Ваше превосходительство! — мне показалось, как-то жалобно позвал Артемка. — Тама, с той стороны… За острогом, значить. Уж все накрыли. Вас токмо, с их благородием ожидают.
— Что? Что накрыли?
— Ну дык, ясное дело чево. Скатеркой бочку спод зелья огневого и накрыли. И мясо поджарили. Дохтур и хлебное вино уже всем прописал. Для здоровья, значицца.
— Бочку? — в голове не укладывалось, как можно было теперь, когда сломанные человеческие фигурки еще не прибраны, не преданы земле, есть жареное мясо и пить водку. Это же, как нужно было к жизни относиться, что бы…
— И правда, Герман Густавович, — неожиданно поддержал денщика капитан. — Пойдемте. Полдень уж давным-давно миновал, а у нас с вами с утра маковой росинки… А здесь и без нас обойдутся.
— Как-то не хочется, — искренне признался я, тем не менее, вставая с травы.
— Это из вас еще сражение не вышло, — приговаривал Принтц, аккуратно подхватывая меня под локоть и утягивая в обход бастиона, на удивительно зеленый, в этом серо-ржавом краю луг. — Организм, знаете ли, все еще в бою. По себе знаю. Я вот, тем годом по Туркестану хаживал, так…
Трупы и правда выглядели не аппетитно. И не стоило их разглядывать. То ли дело насаженные на шомпола ароматные, пузырящиеся кипящим жирком мясные кусочки. Мммм. Живот тут же отозвался довольным урчанием. Гера мысленно потер руки в предвкушении пира.
Пучок тоненького, остренького дикого лука. Горсть серой соли на тряпице. Несколько отварных картофелин. Размякшее на жаре, оплывшее по краям, нарезанное толстыми ломтями сало. Несколько испеченных на камнях лепешек. И мясо. Господи, как же я далеко от хрустящих скатертей, снежно-белых салфеток, холодных бликов хрусталя и обманчивой глубины серебряной посуды! Где-то мои нежно любимые сдобные булочки с корицей? Где тающее на горячем хлебе сливочное масло? Пельмешки… Ооооо! Крепенькие, умело закрученные в "сатурны" пельменьчики. Посыпанные перцем и политые сметаной!
А руки, пока я предаюсь мечтаниям, уже хватает обжигающие, еще слабо шкворчащие куски. Пучок лука в соль. Много ли надо усталому, голодному телу!
— За победу! — Андрей Густавович поднимает небольшую походную рюмочку с хлебным вином.
— Надо, — кивает моим сомнениям доктор Барков. — Примите на веру.
Да и грех это — не пить с командовавшим обороной крепости офицером за его доблесть. Поднимаю чашу.
— За вашу доблесть и стойкость, господа русские воины!
В кулаке Безсонова рюмка превращается в наперсток, но он и его умудряется поднять как-то торжественно. Миша Корнилов стесняется траурно-черных ногтей, но тоже берет напиток. Это и его победа. Это он личным примером, шашкой и допотопным однозарядным пистолем отбил попытку неприятеля влезть с тылу. Тогда-то шальная стрела и поранила невезучего солдатика.
Хлеб есть хлеб. Человечество придумало тысячи коктейлей, сотни способов выпить хмельной напиток, и десяток видов идеальной закуски. Только так ничего и нет лучшего, чем занюхать хлебную хлебом. И заесть горячим мясом. Все-таки наши далекие предки были хищниками, чего бы там археологи себе не навыдумывали.
— Вашбродь, пищали туземные куды складывать? — Артемка так и не освоил этикет. А может и ну его? Кто еще станет меня веселить?
— Мда, — озадачился Принтц. — Действительно — пищали… Ничего полезного…
— Скажи, пусть сюда сначала тащут. Посмотрим на чудо китайской технической мысли, — водка — универсальное лекарство. Вот вроде и выпил-то грамм тридцать — пятьдесят, а уже легче. И усталость куда-то спряталась, и мысли побежали живее.
