Мишка тоже оборачивался назад чуть ли не на каждом шагу, ожидая, что вот-вот из-за стены пыли вынырнет отец на своем любимце — сером в яблоках иноходце Порохе — единственной лошади во всей колхозной конюшне, на которую отец не разрешал Мишке садиться.
— Горяч конь, не по тебе еще такой рысак! — говорил он сыну, и тот ничего не мог возразить в ответ: далеко не каждому взрослому было под силу оседлать Пороха. — Я посажу тебя на него.
Мишка улыбался и согласно кивал головой: это же говорил не только отец, но еще и старший конюх в колхозе. Уж кому-кому, как не ему и знать лошадей!
Позади и вправду послышался быстро приближающийся перестук копыт, и мимо Мишки, чуть не столкнув его в придорожную канаву потемневшим от пота боком, промчался Порох. «Неужто скинул отца?» — мелькнула у Мишки и тут же спряталась тревожная мысль: на жеребце не было седла, да потом отца не могли сбросить даже самые норовистые стригуны, которых впервые оседлывали для объездки.
Обогнав стадо, Порох картинно остановился, взбрыкнув задом, призывно заржал и, услышав ответное ржание, крупной рысью пустился назад к селу. Мишка с завистью смотрел вслед жеребцу и вдруг протяжно охнул, с трудом подавляя желание опуститься в жирную, придорожную пыль; старенький клеенчатый портфель с учебниками и книгой-подарком в спешке недолгих сборов так и остался лежать в тайнике.
— Скажите маме, что я свои вещи забыл в хате... Портфель... С книжками... — уже на бегу бросил Мишка тете Ксене. — Я только возьму портфель — сразу назад! Мигом догоню!
Тетя Ксеня, кажется, и на этот раз промолчала, только чуть повернула к Мишке почему-то вытянувшееся лицо. А Мишка не знал еще, что догонять стадо ему не придется, что назад, к маме дороги ему не будет.
Едва Мишка забежал за околицу, как сердце тревожно резанула непривычная, страшная тишина на деревенских улицах. Нигде — никого, ни голоса, ни стука. «Может, отец дома?» — Мишка помчался к дому. Ворота открыты, дверь в избу подперта жердиной. Забежал в кухню, кошкой метнулся на полати. Засунул руку в тайник и облегченно вздохнул, почувствовав под пальцами липкую прохладу клеенки. Прыгая через несколько ступенек, Мишка выскочил во двор.
С испуганным кудахтаньем в разные стороны разлетелись куры. И лишь только петух, сделав несколько настороженных шагов в сторону, остановился, вскинув голову, сердито покрикивая и потряхивая ярко-красными сережками. Потом деловито закружился на месте, царапая землю крылом и не отрывая сердитого взгляда от мальчика.
Мишка совсем на немного остановился около взъерошенного, нахохлившегося, изготовившегося к бою петуха, с которым у него были старые счеты, и тут же, взмахнув портфелем, помчался дальше. В другое время он ни за что на свете не оставил бы поле боя за огненно-красным драчуном Петькой, но сейчас ему было не до того, да и вообще некогда.
Улицы были по-прежнему пустынны. Скользнув взглядом по окнам притихших, затаившихся домов, Мишка только хотел броситься вдогонку за матерью, как вдруг, с другой стороны села, от кладбища, послышался громкий стук, будто кто-то бежал, ведя палкой по решетчатому заборчику. Только на этот раз стук был намного сильнее. «Кто это стучит там?» — в недоумении застыл Мишка. И сразу все понял, услышав совсем близко, прямо над головой, легкое посвистывание. Такого свиста раньше ему никогда не приходилось слышать, но леденящий холодок страха, больно уколовший под ложечкой, подсказал, что так свистеть могут только пули. Значит, война пришла и в Мишкину деревню...
Больше Мишка не успел ни о чем подумать. Он неотрывно смотрел в конец улицы, откуда бешеным галопом приближался всадник. И коня, и сидящего на нем человека Мишка узнал сразу и даже не удивился, что недавно Порох чуть не сбил его с ног далеко за селом, а сейчас мчит по селу, и на нем, без седла, крепко сжав ногами бока коня, сидит, словно влитый, отец. Около Мишки отец так сильно рванул поводья, что жеребец даже присел на задние ноги, стегнув всадника по лицу иссиня-черной гривой.
Легко спрыгнув на мягкую землю, отец, не выпуская поводьев из руки, другой схватил Мишку за плечо.
