– Эко ведь оказия какая… Прямо беда с нашими дорогами, прямо беда… Только чего вы от меня хотите, никак не пойму?
Лейтенанта, минут пять до этого сердито и крикливо объяснявшего, передернуло:
– Трактор помогите вырвать у этого остолопа! Трактор! Не на закорках же тащить больного!
– У Николая Егоровича… Эко! Да ведь я же ему не указчик. Он району подчиняется. Станет ли меня слушать…
– Вы здесь представитель Советской власти. Пойдемте вместо с нами, скажите как официальное лицо: именем Советской власти требую спасти человека! Спасти!
– Эх, дорогие товарищи. – Председатель скорбно покачал головой. – Ну, скажу, а он мне: в районе тоже, мол, Советская власть, и покрупнее тебя, сельсоветский фитиль, потому не чади тут, коль есть указание из райисполкома. – В нижней рубахе навыпуск, сквозь расстегнутый ворот видна костлявая, обтянутая серой кожей грудь, всклокоченная голова опущена: вся долговязая фигура председателя выражала сейчас покорную безнадежность.
– Ежели б лошадь… Я бы мигом сбегал…
– На кой черт нам лошадь! Это и сами достанем. Трактор нужен. Ты обязан помочь больному. Вот и доставай, не отвиливай.
– Вы ж взрослые люди. Не турецким языком объясняю: Николай Егорович здесь сила, мы все у него где-то пониже коленок путаемся. Только район указание ему дать может. Ежели б лошадь, это я разом… Над председателями колхозов и я начальство.
– Неужели здесь нет управы на Княжева? – В голосе лейтенанта зазвенело отчаянье.
– Вот если б Куманьков…
– Куманьков?… Кто такой Куманьков?
– Да зональный секретарь райкома…
– Ах да, ведь и зональный секретарь есть… Сколько начальства кругом, а никого не раскачаешь! – Лейтенант оживился. – Где этот, как его… Куманьков?
– То-то и оно, – с прежним унынием произнес председатель сельсовета. – Куманьков живет в Густом Бору, там у него дом свой, семья, а сюда ездит то на недельку, то дней на пять, ночует в соседней комнате, в кабинете моем. Там диванчик, так на этом диванчике и спит… Все на клопов жалуется…
Василий, подчинившийся энергии лейтенанта молча переживал за его спиной, но сейчас он вдруг оттолкнул товарища, шагнул на председателя.
– Человека-то надо спасти или нет? – закричал он придушенным, стонущим голосом. – Вы все здесь бревна или люди? По-вашему, пусть сдыхает!
И этот стонущий голос, землистое от усталости, сведенное судорогой лицо, протянутые в темных ссадинах руки подействовали на председателя сельсовета больше, чем выкрики и угрозы лейтенанта. Без того покатые, узкие плечи опустились еще ниже, длинный, нескладный, с нечесаной головой, он как-то обмяк, на небритом лице, как в зеркале, отразилась точно такая же гримаса боли и отчаяния, какая была у Василия.
– Милые вы мои, – заговорил он проникновенно, крупной костлявой рукой пытаясь поймать пуговицу на распахнутом вороте рубахи. – Милые мои, да я бы разом в колхоз слетал… Сапоги натяну да плащ на плечи наброшу – минутное дело. Тут рядом председатель-то колхоза живет. И на лошади парня выручим. Ребят крепких подберем, где нужно – на руках понесем. Сам до Густого Бора провожу… А с Княжевым мне толковать – лишнюю муть разводить. Бог с ним. Мне через голову Николая Егоровича трактор не достать, не под силу… На лошади давайте…
У Василия ослабли ноги. Под сердцем у него что-то натягивалось, натягивалось, и теперь лопнуло. Исчезло желание просить, умолять, доказывать.
– Пошли, лейтенант. Чего уж…– сказал он невнятно, словно поворочал языком камень во рту.
Но лейтенант обеими руками вцепился в плечи председателя, маленький, напряженно вытянувшийся, глядя снизу вверх бешеными глазами, стал трясти:
– Нет, ты не за лошадью пойдешь. Ты пойдешь вместе с нами к участковому милиционеру. Пусть он силой вырвет трактор у Княжева. Слышишь ты, хоть оружием, да спасет человека!
Председатель, покорно качая головой от лейтенантовых трясков, лишь устало обронил:
– Дураки вы, ребята…
Разбрызгивая лужи, оступаясь в грязь, они снова бросились бежать по ночному селу. А вслед им с крыльца сельсовета долго маячила белая рубаха председателя. Когда Василий обернулся, что-то виноватое, тоскливое и в то же время укоряющее почудилось ему в этом смутно белеющем пятне. Лейтенант решил сам поднять на ноги участкового милиционера.
