Епископ на кафедре, им обновленной, стоит,
И, текст барабаня, рассеянным взглядом скользит
По лицам, приделам, по новому остову крыши,
По аркам и камню расписанных плит.
«Да, он! — кто-то шепчет. — Ведь я его слышал
Мальчишкой! Была тогда, помнится, мода:
Вечерние проповеди для народа,
По будням. Новое дело для нас…
И чистая публика шла поглазеть, не чинясь.
Неделю на чтенье тому, кто попросит, давали.
Такие, скажу вам, порой златоусты бывали!
А этот — из лучших, так все признавали.
Один мне запомнился… Невероятный успех!
И не из речистых, а попросту искренней всех.
Начнет говорить — и, бывало, вся суть открывалась…
Занятно бы знать, что сегодня с ним сталось».
«Ну да, вспоминаю… И вправду он был нехитер:
Любовь, состраданье… Всегда об одном разговор!
В викариях ходит чудак до сих пор».
