— О да, я знаю, что это такое, — сказал Поль. — Я не об этом спрашиваю. Я спрашиваю, что такое сами деньги?»
Маленький Поль задал трудный вопрос, на который сам Диккенс не смог бы ответить, даже если бы ему предоставили для этого любое количество томов.
Домби-старший думает, что он-то знает, что такое деньги. Он отвечает:
«— Деньги, Поль, могут сделать что угодно».
Он берет сына за руку, но тот отнимает свою руку, глядит в огонь, потирает ручку кресла — «…словно ум его находился в ладони и он его оттачивал…» — и повторяет после короткой паузы:
«— Что угодно, папа?
— Да. Что угодно. Почти, — сказал мистер Домби.
— Что угодно — значит, все? Да, папа? — спросил сын, не замечая или, может быть, не понимая сделанной оговорки».
Но деньги не спасли мать маленького Домби. Значит, они жестокие. Деньги не могут сделать его здоровым и сильным и не могут избавить мальчика от странных снов.
Глава фирмы, для того чтобы ободрить сына, дает деньги от его имени в долг молодому Гэю. Деньги стали как будто добрыми, но Поль умирает, фирма рушится, и тут кончаются ответы, которые может дать Диккенс.
В «Николасе Никльби» существуют добрые деньги двух благотворительных братьев, которые выручают всех, кто к ним обращается.
Братья могут сделать все. Почти.
Диккенс не хочет понять всей остроты той оговорки, которую сделал суровый Домби.
Старый владелец инструментальной лавки в конце романа непонятным для нас способом богатеет, его племянник Уолтер женится на Флоренс. Возрождается фирма, потому что Флоренс рожает мальчика Поля. Мистер Туте, простоватый друг маленького Поля, повторяет слова своей жены, служанки Флоренс: «…Так, благодаря его дочери», — сказала моя жена, — «взойдет», нет, «восстанет», — именно так выразилась моя жена, — «восстанет во славе новый Домби и Сын».
Мир, увиденный Диккенсом, исчезает. Старый Домби раскаялся, он целует дочку своей дочери; внучку тоже зовут Флоренс. Все искуплено, и в Лондоне осталось все на своих местах, и все не увидено.
Видеть умели только маленький Поль и Тутс, богатый и неразвитой человек, женившийся на служанке, — он умел жалеть, умел жертвовать.
Все остальное возвращается снова на круги своя — только деньги как будто достались в руки добрым людям.
Поговорим о Тутсе.
Этот молодой человек обладал распухшим носом, большой головой, он был похож на растение, которое вдруг перестало цвести и осталось в виде высохшего стебля. «Говорили, что доктор хватил через край с молодым Тутсом и что тот утратил мозги, когда у него начали пробиваться усы».
Этот запуганный молодой человек с хриплым голосом носил кольцо в жилетном кармане и украдкой надевал кольцо, когда учеников выводили на прогулку.
Этот озябший человек давно уже перестал к самому себе обращаться с какими бы то ни было вопросами, обладал черепом, похожим на свинцовый кувшин; в этом кувшине содержался дым.
Если бы выпустить этот дым, может быть, он обратился бы в джинна из арабских сказок. Но мозги бедного Тутса были крепко и навсегда запломбированы.
Только Туте понимает, что Полю трудно.
«— Как поживаете? — спрашивал он Поля раз пятьдесят в день».
Так жалел удрученного мистера Микобера в романе «Дэвид Копперфилд» сумасшедший Дик, который тоже пожимал руку бедному неудачнику, вызывая восторг Микобера своей участливостью.
Добрые люди у Диккенса — слабые люди.
Детям, простакам и безумцам дается освобождение от колеса жизни, от того, что называл в позднем романе сам Диккенс «подснаповщиной». Что такое подснаповщина?
Утреннее вставание, бритье, уход на службу, восхищение Великобританией и ее законами и отношение мистера Подснапа к искусству как к служанке, которая изображает этого влиятельного господина красками, творит ему монументы из мрамора и развлекает музыкой тапера.
Мир Подснапа — это не голый король.
Этот король в цилиндре, сюртуке, длинных брюках: этот король носит зонтик и благополучно тычет зонтиком землю во всех частях света.
Мир этого человека противоречит поэзии, доброте и потому подлинно безумен.
Диккенс для того ввел детей и простаков в свои романы, чтобы посметь их глазами увидать нелогичность всегдашнего, обычного.
