— Янош, дорогой, я-то с удовольствием… — вкрадчиво, таинственным тоном заговорил он. — Разве я не попрошу за тебя господина графа? Разве я не знаю, что ты три дня назад похоронил жену? — И при этом он глубоко вздохнул. — Не знаю, что тебе деньги нужны? Только я не смею, духа у меня не хватает ворваться ни с того ни с сего к господам. Я ведь у них не служу, ты сам знаешь. Что они скажут, если я явлюсь, когда меня не звали?
У Яноша в этот день не хватало терпения смотреть на улыбочки Лаци.
— Коли ты у них не служишь, то чего вечно здесь околачиваешься? Кто ни придет, на тебя натыкается.
Лаци ответил еще мягче, еще таинственнее:
— Может, я прихожу ради какой-нибудь из этих девушек! Может, я хочу ей помочь, она слабенькая! — и засмеялся с ласковой издевкой.
Янош знал, что граф на Лаци не надышится, что без участия Лаци граф не совершает ни одной сделки. Правда, Лаци не получает в усадьбе жалованья, но этак еще удобнее, потому что он из всего извлекает для себя выгоду, а его мать Кати — ключница барыни. Но у Яноша не было ни желания, ни сил просить Лаци. С отсутствующим взглядом он стоял на пороге, прислонившись к косяку, и думал лишь об одном: сегодня же попросить денег. А поискать другой способ проникнуть к барину ему и в голову не приходило. Он готов был стоять на месте и не уходить хоть до конца своих дней — вот и все. Дома его ждали тогда еще маленькие дети, не было молока, потому что он продал буйволиц, не было хлеба, потому что он продал пшеницу, не было мамалыги, потому что он продал кукурузу, — все из-за болезни жены, и последние, деньги ушли на ее похороны. Он знал Лаци, тот никогда не сообщил бы графу, что к нему пришли просить денег. Эта весть не из приятных, а Лаци старался доставлять графу только удовольствие.
Тогда над Яношем сжалилась кухарка Илона.
— Янош, я понесу им сейчас ветчину, они велели подать. И скажу про тебя. А уж там как они захотят…
Разумеется, Янош знал, что баре всегда делают, как хотят, и это казалось ему естественным. Ежели ты большой барин, то ты поступаешь по своей воле. Что ж тут сердиться, ведь никто не может приказать ему, а он приказывает всем. Так уж ведется с тех пор, как свет стоит. Только бы кто-нибудь сказал барину, а там как он пожелает — пришлет ему плату или не пришлет!
Лаци пошел вслед за Илоной, и вернулся, держась на шаг от нее и сияя так, словно ему привалило большое счастье.
— Он сказал, чтоб… — начала Илона.
— Чтоб тебя позвать, позвать тебя, Янош! Как только я его попросил, он сказал, чтоб ты вошел. И барыня тебя зовет! Уж я-то знаю, как с ними говорить!
Илона с отвращением взглянула на Лаци и склонилась над плитой.
— Зачем мне идти туда? — недоумевал Янош.
— Так приказано!
В сопровождении следовавшего за ним по пятам Лаци Янош осторожно переступил порог большого холла, устланного ковром, в котором утопала нога, и вошел в гостиную. Старая графиня в длинном платье из красного бархата сидела за роялем. Перед ней на клавишах криво стоял полный бокал вина, а на крышке рояля, вокруг четырехугольной бутылки из толстого стекла, сверкавшей при свечах, точно драгоценный камень, разлилась целая лужа. Со свечей на серебряные подсвечники стекали потоки желтых слез и застывали на блестящей черной крышке. Ворох брошенных здесь же фотографий тоже залило растопленным воском.
Граф, в сапогах для верховой езды из мягкой, тонкой кожи, сидел развалясь в кресле с бокалом в руке. Его грудь и подбородок были мокры. Когда Янош вошел, граф повернулся и долго непонимающе смотрел на него.
— Это Янош Денеш, господин граф, — вкрадчиво прожурчал Лаци. — Вы велели ему прийти. Вы знаете, у него скончалась жена, и ему нужны деньги. Он работал тринадцать дней на уборке. Изволили сказать, чтоб он пришел.
Граф, приподняв голову, долго смотрел на Яноша, и вдруг все мускулы его лица странно искривились, задрожали, губы сжались, а на глаза выступили слезы.
— Ты потерял жену, Янош! Ох, ох! Бедный малый, как мне тебя жаль! Как жаль!
Янош в эту минуту вспомнил, что жена графа два месяца назад уехала от него. От Лаци в селе стало известно, что граф сам выгнал и ее, и детей, но сейчас Янош чувствовал, что перед ним — муж, также потерявший жену, и забыл обо всем остальном. Граф жалел его, и поэтому Янош еще острее почувствовал свое горе.
