После завтрака Ханна и Трумпетер идут в город. По Тайге, где еще стояла вода, по едва проходимой тропке они шли в лес. Они шли туда потому, что сегодня — последний день августа. Вдыхали еще сырой, прохладный, но уже нагревающийся воздух, который предвещал золотую осень с ее задумчивыми вечерами и прекрасными закатами.
Лесная тропинка топкая, с непросохшими лужами черной воды. Воздух, сырой и прохладный, пахнет гнилым деревом, болотной водой, изредка грибами. Меж деревьев до самой дороги вода, на ее поверхность с бульканьем поднимаются пузырьки, только за просекой стало суше. Иногда им встречались огромные, блестящие черные улитки, медленно переползающие дорогу, где-то постукивал дятел, а может, и другая птица. Но в общем, в лесу тихо. Легкий ветер едва сюда долетает, шелестят только самые верхушки старых буков и других деревьев, названия которых они не знают.
Еще до того, как они увидели реку, они услышала ее — так было впервые. Река несла грязно-желтую полую воду; у моста, вокруг быков, она пенилась, выбрасывая тину на травянистый косогор; мимо проплывали ветки деревьев, старые бидоны из-под керосина, нечистоты. «Не слишком это настраивает на лирический лад, прямо скажем», — подумал Трумпетер. Вытащив из кармана сигарету, сказал:
— Знаешь, как это мучает, ведь они, в сущности, пролетели, эти шестнадцать лет, так и вся жизнь.
— М-м-м, — ответила Ханна.
Она сорвала надломленную веточку дикой груши и бросила ее в реку. Ветка ушла под воду, потом вынырнула и понеслась по течению. Ханна сказала:
— А платан все такой же.
— Да, — отозвался Трумпетер, — он-то не меняется.
Они постояли на мосту и поплевали в воду — таков был обряд: тогда они тоже так делали.
Поселок, как и прежде, казался вымершим, даже детей у реки они ни разу не видели — какие-то необыкновенные дети, другого объяснения не придумаешь. Разумеется, в реку спускали промышленные отходы. Разумеется, купаться в ней нельзя, да и река-то ненастоящая, нужно очень хотеть увидеть в этой луже реку. Конечно, на это есть свой резон. К тому же оно и мудрее. Всегда мудрее брать от явления все хорошее, что только можно. Они так считали и раньше, а теперь и подавно, или по-прежнему, как вам угодно. Что ни говори, а река, начинаясь с ручейка, несла настоящие, хотя и грязные, воды, протекала под настоящим мостом, сливалась с другими реками и где-то — конечно, они знали где — впадала в море. Значит, это была такая же река, как и все другие реки мира.
— Пройдемся еще? — спросила Ханна.
— Пожалуй. — ответил Трумпетер.
И они пошли по берегу; справа и слева луга, впереди железная дорога, поля с прибитыми ливнем хлебами — вот уж прибавилось крестьянам забот, — а там открылась и вся равнина, зеленая необъятность. День был прекрасный и светлый, несмотря на то, что лесные лощины окутала пелена тумана и осень начиналась по-необычному. Прекрасный и светлый, несмотря на то, что река еще долго не войдет в свои берега, как обычно бывает только весной. И даже несмотря на то, что вокруг не было ни клочка сухой земли, где бы можно было отдохнуть. Несмотря на это.
Гюнтер де Бройн.
Бездонное черное озеро.
(Перевод Е. Закс)[1]
Вольфганг
Стоит мне вспомнить, как я встретился с Эвой, с которой мы не виделись год, и мне начинает казаться, будто я рассказываю не о себе, а о ком-то постороннем. Случилось это всего неделю назад, но все, о чем я тогда думал и что делал, представляется мне сейчас чем-то далеким, словно я вижу эти события сквозь хрустально-прозрачный воздух, когда ясно различаешь каждую деталь, но все в целом представляется нереальным.
Не помню уже почему, но в тот вторник я сошел на Александерплац и медленно побрел к Штраусбергерплац. Может, мне хотелось поглядеть на новые жилые кварталы, а может, не было охоты так рано идти домой, где лежала стопка ученических сочинений, а жена, как обычно, ждала с обедом. Стояла туманная, хмурая погода, воздух был влажный и душный, как перед грозой, и белесые лучи бледного сентябрьского солнца изредка прорывались сквозь низко нависшие тучи.
Я давно уже миновал Штраусбергерплац и раздумывал, дойти ли мне до городской электрички или спуститься в метро, как вдруг увидел, что впереди меня идет Эва. Я узнал ее по манере втягивать при ходьбе голову в плечи, словно пряча ее. Она шла, опустив глаза в землю и зажав под мышкой битком набитый портфель, так что молния не закрывалась.
