Ватажный староста не красил повольницкую жизнь. Он не забывал сказать о мелкой мошке — гнусе, которая точит живую кожу, лезет в рот и в нос, не дает дышать. Воды не напиться: пока успеешь донести к губам ковшик, мошка уже плавает поверху, как отстой сливок в молочном горшке. Лесной комар летит тучей, застилает небо, и его рукой не отмахнешь. В начале лета от комариных укусов у человека отекают руки, шея, лицо. Но потом привыкаешь. Комары жалят по-прежнему, а опухоли нет. А лесные речки только и подкарауливают человека, чтобы утопить. Омуты, бочаги, колодник…
Сувор и Радок согласно кивали. Знаем, мол, не боимся.
— Слышишь, как? — спросил сестру Сувор.
— Не все же по ровному ходить, — коротко ответила Заренка.
Как будто ничего не слыхав, Доброга продолжал рассказывать о ловлях и охотах, о звериных повадках. Он передавал сказания о медведях, которые похищали баб и девушек и усыпляли их корнем сон-травы, чтобы они не могли зимой убежать из берлоги. Он рассказывал о схватках с коварной рысью-пардусом, о поединках с медведями и летом и зимой. Говорил о том, как он четыре дня ходил по следу медведя, который погубил в Черном лесу его товарища, и как в отчаянной борьбе со злобным зверем отомстил за друга.
Он разгорелся, но соблюдал свою честь: не привирал и не придумывал. Мало ли он повидал! Если все вспомнить, ему одной чистой правды хватит на всю долгую зиму.
Он собрался уходить, и Заренка вышла за ним. За дверью, с глазу на глаз, девушка спросила ватажного старосту:
— Не прогонишь меня от ватаги, если я с вами пойду?
Доброга усмехнулся:
— Не боишься, что тебя медведь украдет?
Девушка вспыхнула и топнула на старосту ногой:
— Не смей, не пустоши! Другую украдет, а я не дамся! Дело говори!
У Доброги пропал смех. Он протянул к девушке руку, будто о чем попросил, и тихо сказал:
— Не в шутку говорю, а в правду, по чести. Трудно будет нам, трудно…
— Мне — не трудно, — отрезала Заренка.
Староста взглянул, точно ее увидел в первый раз:
— Что же, иди. Я не препятствую.
Он вышел на улицу. Пусто, темно, вьюжно. Все живое попряталось, собаки и те молчат. Вымер пригород. Снег сечет лицо, а Доброге радостно, ему непогода — ничто! Он потянулся, расправился. Он чувствовал свою силу, будто совсем молод, будто прожито не сорок лет, а двадцать, и по жизни еще не хожено, будто в его жизни все может быть наново, и все — в первый раз
Эта девушка, Заренка, родилась на свет не для шутки и не для легкой забавы. Такая и сильного согнет и на вольного наденет путы. И — ладно!
