Повесть об отроке Зуеве - страница 15

— Знаю. И еще кой-чего знаю, мать рассказывала.

— Чего же?

— А то сами не знаете? Пятьсот седьмое растение в отцову коллекцию дали.

— Было такое! — Михаил Васильевич утер платком лысину, щеки его разгорелись. — А как, изволь, быть? Я ведь не ботаник. А приметил: в крашенинниковской коллекции нет любимого мною колокольчика широколистного. А эти колокольцы в моем летнем поместье в Усть-Рудицах повсюду росли. Вот и напомнил твоему отцу…

Ломоносов не наставляет их, никаких профессорских речей не держит.

— Всюду надо постигать тайности земли. Бесполезны тому руки, кто не имеет зорких глаз.

Тайности земли… Ломоносов говорит о них пылко, заразительно. Нет тайностям земли ни конца ни края. Не за ними ли отправился на Камчатку Крашенинников Степан Петрович? Ради них поплатился жизнью профессор Рихман. А сейчас русские люди желают обрести северный путь по Ледовитому океану. Экспедиция капитана Чичагова готовится в долгое и опасное плавание.

— А юнги им нужны? — спрашивает Коля.

— Юнги-то? — Ломоносов шутливо сокрушается: — Забыли об них…

— А вот я б пошел! — признается Вася.

— Так бы и пошел?

— Читал я разные книжки про путешествия. Там юнгов брали.

— За твое рвение, Василий Федоров, сделаю тебе один подарок. — Ломоносов распахивает шкафчик, выдвигает ящик. — Вот тебе карта. Сам чертил. В типографии еще не напечатано. Карта полярных стран.

Карта небольшая, с тетрадный лист. На ней изображен земной круг. В центре — ровными буквами выведено: ОКЕАН. Бегут в океан реки: Обь, Енисей, Лена. Вот Камчатка, севернее — Чаятельный берег Америки. Море Атлантическое. Тихое море. Страны, примыкающие к полярному побережью.

— Ретив ты, Зуев. Глядишь, когда-то карта и пригодится. Многое в ней не обозначено. Как знать, вдруг кто-то из вас сподобится посетить северный берег. Тут чертежик и пригодится. Всякая малая поправка станет драгоценной!

Близок вечер. Пора и честь знать.

Ломоносов проводил мальчиков до ворот.

— Бегите, а то ваша «мадама» рассерчает, что припозднились.

Перед сном Зуев еще раз втихомолку разглядывает ломоносовский чертежик. Верить ли?

По-гусиному вытянувши шею, вдавив локти в бока, Крашенинников похаживает между ученическими столами и лицедейски гневается на товарищей:

— Ну-ка, уме недозрелый, плод недолгой науки…

И мизинцем легонько убирает слезу с увлажнившихся глаз.

Как живописно показывает учителя русского языка долговязого Мокеева. Коля бухается на скамью, вперяется тусклыми глазами в кафедру. Ни дать ни взять ученик, плод недолгой науки.

А вот и сам адъюнкт Мокеев. Он худ, узок в плечах, быстр в движениях, нетерпелив; более всего почитает любимца своего пиита Кантемира и свою речь постоянно нашпиговывает Кантемировыми строчками. Ведет плоским хрящевитым носом по ученическому журналу. Пальцем — в Зуева:

— Ну-ка, уме недозрелый, плод недолгой науки.

Вдавив локти в тощие бока, бегает между столами, ехидными глазками пронзает Зуева.

— Так, так. Что так смутен, дружок мой? Щеки внутрь опали, бледен и глаза красны, как бы ночь не спали?

Упражняется в полюбившемся стихе. На этот риторический вопрос можно не отвечать, но Зуев в тон учителю сетует:

— Бдил за уроками.

— Па-ахвально. — И Кантемиров стих мигом выстреливается из узкого учительского рта: — «Почесть та к добрым делам многих ободряет». Ответствуй: что есть описание предмета?

— Объяснительное изложение. Оно делает предмет наглядным. Главнейшие достоинства описания — ясность и простота. А описываются лица… подвиги… местности… растения… звери.

— Па-ахвально! А скажи нам, умам недозрелым, где по возможности ставится прилагательное?

— Впереди существительного.

— Пример не приведешь?

Слова, которые сейчас скажет Вася, самому ему нравятся. В них лад стиха. Они укачивают.

— Не лишено красот, когда прилагательное не только стоит впереди существительного, но также находится от него на некотором расстоянии. Как в стихе Овидия: «Уже мои виски похожи на лебяжий пух…»

— «Уже мои виски похожи на лебяжий пух…» — повторяет Мокеев.