Сашка говорил сбивчиво, запинаясь на каждом слове. Никогда еще стыд так не сушил ему губы, не перехватывал горло. Но надо было отвести от себя всякие подозрения, чтоб «профессор» потом даже на минутку не подумал, будто к гибели его рыбок он имеет какое-то отношение, и Сашка бормотал эти слова, не отрывая глаз от пятнышка на скатерти.
А старому Кожару даже в голову не приходило усомниться в Сашкиной искренности: волнуется парнишка, а что ж тут удивительного? Разве легко ему было прийти к этому решению? Привык Сергей Ермолаевич верить людям и не желал расставаться с этой привычкой.
— Это мы потом решим, дорогой ты мой, — улыбнулся он. — Ты ведь талантливый человек, я тебе это уже не раз говорил! Да хочешь — мы завтра же на завод сходим. На токаря выучишься, на карусельщика, на револьверщика… Я тебя к такому мастеру поставлю — не рабочим, художником станешь. Ах, Сашка, Сашка, если б ты знал, как я рад за тебя!..
Сергей Ермолаевич махнул рукой, в глазах у него что-то подозрительно блеснуло, и он вышел на кухню, сердито постукивая палкой.
И тогда у Сашки словно что-то оборвалось внутри. На какое-то мгновение ему показалось, что в комнате стало темно, и в этой темноте он вдруг увидел дядю Васю. «Чего медлишь? — прохрипел дядя Вася. — Струсил?..» И Сашка подошел к большому аквариуму. Приподнял непослушными пальцами стекло и сыпнул в дальний угол порошка, звякнув флаконом о край рамы. Потом — во второй аквариум, в третий…
Барбусам вытряс уже остатки.
Тяжело опустился на стул и зажмурился так, что перед глазами закружила разноцветная метель. Про себя прошептал: «Все!» — и спрятал в карман страшный пузырек.
И снова комната Кожара заполнилась мягким светом, и сам Сергей Ермолаевич стоял в дверном проеме, щурясь от дыма, который вился из трубки, и его короткие сильные пальцы цепко лежали на набалдашнике палки.
— Хорошие у вас барбусы, Сергей Ермолаевич, — сказал Сашка и не узнал своего голоса. — Такие яркие расцветки…
— Хорошие, — довольно согласился Сергей Ермолаевич и подошел к маленькому аквариуму. — Все время живым циклопом кормлю. За десять километров ездить приходится, в бывшие глиняные карьеры. Ты ведь тоже туда ездишь? Тяжеловато, конечно, да жалко малышей на сухой корм садить. А вообще-то не подходящее это время — осень, чтоб рыбок отсаживать… Весной надо…
Он еще что-то хотел рассказать про своих барбусов, но Сашка заторопился домой. Ему вдруг показалось, что рыбки начнут дохнуть вот сейчас, прямо у них на глазах. Он отчетливо почувствовал, как уже растворяется в воде, захватывая все новые и новые слои, страшная отрава и скалярии, данюшки, жемчужные, фонарики жмутся по углам аквариумов, прячутся в самые густые заросли водорослей, жабрами, каждой чешуйкой ощущая надвигающуюся беду. Не уйти им от нее, не спрятаться: включен моторчик, пузырьки воздуха перемешивают воду, порошок не изменит ни цвета ее, ни запаха, и никто не придет рыбкам на помощь, пока не погаснут на них все краски и серой невесомой пеной не опадут они на дно.
Мина замедленного действия, приготовленная дядей Васей, установлена, и ничто в мире не сможет сейчас предотвратить взрыва.
Сергей Ермолаевич не отпускал Сашку, уговаривал еще посидеть, но тот пробормотал, что забыл включить неонам подогреватель, набросил куртку и выбежал на улицу.
Подмораживало. Холодный ветер гремел жестью на крышах. Желтыми прямоугольниками светились окна, полосы света лежали на тротуаре. Пробежав несколько кварталов, Сашка увидел водопроводный колодец. Он вытащил из кармана флакончик и, оглянувшись, с облегчением бросил его в приоткрытый люк. Где-то в глубине глухо булькнуло. Теперь уже «профессор» не сможет схватить его за руку, сунуть под нос проклятый флакончик, вызвать по телефону милицию. Дело сделано.
«Кардиналы и барбусы суматранусы у него хорошие были, мне бы их…» — подумал Сашка о рыбках Сергея Ермолаевича. Подумал — «были» и вдруг почувствовал, что его тошнит. Тошнота подступала волнами, и Сашка стоял, припав к дереву, и, задыхаясь, мотал головой.
— Такой молодой, а нализался как свинья, — укоризненно сказала какая-то старушка, проходившая мимо.
