* * *
Костя отвез Бардина в Управление, сдал в эскадроне бричку и лошадь, а когда пришел на работу, узнал новость.
Кирилла Митрофановича и его вызывали в Москву. Зачем, в вызове не сообщалось, а только указывалось: «…прибыть 5 октября к 12 часам». До срока оставалось три дня, и на следующий день они выехали. В пути Бардин пугал Костю:
— Ну, готовься! Вмажут нам за Антоновых по первое число! — И загадочно улыбался. Видимо, он знал, зачем их вызвали. Только когда уже начались пригороды Москвы, он сказал:
— Не дрейфь, палка-махалка! Будут нас награждать, а раз вызывают в Москву, то, наверное, к Феликсу Эдмундовичу или к Менжинскому.
После этого сообщения Костя заволновался, а когда поезд остановился у перрона Курского вокзала — заробел. «Шутка сказать, к самому Дзержинскому! А вдруг он посмотрит на меня и скажет: „Что это за шкет? Почему держите такого на службе в ГПУ? Уволить!“ Не надо было мне ехать, — думал Костя. — Если нас будут награждать, то зачем для этого ехать в Москву? Награду смог бы выдать на месте начальник Тамбовского ГПУ или наш Ян Вольдемарович. Так ведь было несколько раз. Собирали всех сотрудников, Ян Вольдемарович говорил речь и вручал награды: оружие с надписью, грамоты, часы, а чаще всего кожаные костюмы. Потом оркестр играл туш, и все шли в столовую на торжественный ужин или обед, вся торжественность которого заключалась в добавлении к обычному рациону компота или чая с сахаром внакладку».
В Москве Костя был первый раз. После тихого украинского города его оглушил московский шум, дребезг трамваев, крики мальчишек, торговавших папиросами на площади перед вокзалом, и зазывания извозчиков: «Пожалуйста! Прокачу на рысаке!».
Кирилл Митрофанович сел в близстоявшую пролетку и назвал адрес:
— Лубянка, гэпэу!
— Это туда, где два мужика над дверью?[30] — спросил извозчик.
— Туда, туда!
— С вас рублик.
— Вези, вези, потом считать будем! — оборвал его Бардин. — Не обидим!
«Рысак» московского извозчика затрусил мелкой рысцой по узким улицам. Костю удивило обилие церквей, больших магазинов, мелких лавчонок в подъездах домов, разносчиков с лотками, торговавших различными товарами, выкрикивавших их цены и добротность. Он невнимательно слушал, что рассказывал Кирилл Митрофанович о каких-то домах, мимо которых они проезжали. Мысли его были заняты предстоящей встречей с Дзержинским. Он никак не мог представить, «о чем он будет со мной говорить, о чем спросит? Как ему отвечать? Называть ли его по имени-отчеству или товарищ Дзержинский?». Пока Костя собирался спросить об этом Кирилла Митрофановича, экипаж пересек широкую площадь с фонтаном посередине и свернул к большому зданию, около которого стояли два автомобиля.
— Приехали, — сказал Бардин и расплатился с извозчиком.
Они получили пропуска и прошли в другой подъезд. Здесь Бардин на каждом шагу встречал знакомых. Они хлопали друг друга по плечам, обменивались шутливыми прозвищами.
В приемную Дзержинского они попали за десять минут до срока. Здесь уже находились «тамбовские плотники» и начальник Тамбовского ГПУ.
— Как дела, курносый? — обратился к нему «старшой», но Костя не успел ответить: их пригласили к Феликсу Эдмундовичу.
Когда открылась дверь в кабинет, Феликс Эдмундович стоял лицом к вошедшим у большого письменного стола. На столе часы, чернильный прибор, телефон. Позади на стене портрет Карла Маркса. Чуть в стороне маленький столик, за ним сидели двое мужчин в военной форме. На столике маузер в деревянной кобуре, какие-то папки и несколько небольших картонных коробочек. От двери до письменного стола широкая ковровая дорожка. Феликс Эдмундович, приветливо улыбаясь, пошел навстречу. Здороваясь с Кириллом Митрофановичем, спросил:
— А где борода?
— Сбрил, Феликс Эдмундович. Мешала! — вздохнул Бардин.
— Жаль, жаль! — посетовал Дзержинский.
Пока происходил этот разговор, Костя, не скрывая своего любопытства, рассматривал «первого и главного чекиста». Был он мало похож на известные ему газетные фотографии. Встретив его на улице, пожалуй бы, не узнал. Высок ростом, сухощав. Волосы чуть рыжеватые, зачесанные назад, большой выпуклый лоб, реденькая бородка клинышком. Одет в солдатскую гимнастерку и темные брюки, заправленные в хорошо начищенные сапоги. Голос глуховатый с едва заметным акцентом. Глаза его Костя рассмотреть не мог. Перед ним стоял широкоплечий тамбовский чекист Гриша. Когда Феликс Эдмундович протянул руку Косте и, добродушно посмеиваясь, сказал, что «не ожидал увидеть такого малорослого чекиста», Костя смутился, опустил глаза и успел разглядеть его руку с длинными, тонкими пальцами.
