А более того стеснен дух мой 15000 рублев долгу, имеющемся на мне, которые я нажил не мотовством, ниже другим образом, кроме как усердствованием моим отечеству, набирав беднейших и для их обучения выписывал нужные книги, покупал эстампы, редкие картины, гипсы и все, что касается до художества, в уповании, что начатое великое здание в Кремле будет продолжаться, следовательно и должно быть иметь в прибавок Санкт-Петербургской Академии Художеств оных учеников, кои быв при начале столь славного здания могли и по смерти моей продолжать оное. Но зависть все отняла у меня – как столь важное для отечества нашего здание, так и моих потомков отняла имя и я, лет восемь проработавши, остался (без здоровья с повреждением зрения… И так рассудите, милостивый государь, художнику 25 лет упражнявшемуся с славой и не в одном своем отечестве, потом делавшему здесь с амбицией без всякой корысти. А наипаче оная славная закладка возобновленной древней столицы, коя в конец меня сразила, ибо напоследок заплачен ударом и если б не подкрепила моя неповинность с представлениями моими, то едва ли были бы моей жизни остатки и на поверхности земной…»
Так писал Баженов и чувствовал, что напрасны его слезницы и промемории.
Затея царицы преобразовать и возвеличить Московский Кремль на удивление всему свету не была лишена смысла, но не имела под собой материальной основы. А как хотелось архитектору и его помощникам, и ученикам, поверившим в возможность осуществления грандиозного строительства, совершить его!.. Был пущен слух, что Баженов нарушит, а то и разрушит весь ансамбль древнего Кремля, но зодчий с уважением смотрел на дивные создания древней русской культуры и предостерегал своих товарищей: «Стараться вам всячески надлежит, чтоб новым строением не повреждено было строение старое…»
Все труды и заботы, стремление отдать великому делу – служению родине ум, сердце, знания, покой и здравие, – как заверял он в своей речи при закладке Кремлевского дворца, – все осталось втуне. В одиночестве переживал эту тяжкую невзгоду Баженов. Покой и здравие были нарушены бесцельно и бесповоротно. Ум, сердце и знание были почти без остатка заключены в титанический труд составления проектов и бесчисленных «выдумок».
Иногда в семейном кругу навещал его близкий друг и помощник, человек большого ума и сердца – Федор Каржавин и вносил душевное успокоение, вселял уверенность в силу и разум ущемленного и униженного зодчего.
– Не все потеряно. Василий Иванович, – говорил Каржавин, – проекты, чертежи, модели, хотя в жизнь и не претворенные, будут жить как наглядная материя высокого искусства. И через сотни лет зодчие, ученики учеников ваших и другие отдаленные потомки воззрят, как на великое достижение, на труды ваши и по ним учиться будут, совершенствуя искусство строения зданий. Разве я сожалею, что затратил время на перевод десяти книг Витрувия по зодчеству и на словарь «Архитектурных речений». Пусть не вскоре будет напечатано, но когда-либо увидит свет – пригодится…
Баженов смотрел на друга благодарными глазами и укреплялся в надеждах на лучшее будущее. И Матвей Федорович Казаков, первый его помощник и самый даровитый из всей «Архитектурной команды», был в эти горестные дни его опорой и утешителем. Баженов продолжал заниматься составлением новых проектов. Но это были незначительные проекты загородных усадеб, церквей и частных домов. Главным теперь было преподавание архитектуры способным юношам.
В условиях для поступающих к нему учиться говорилось, что «…бедных и неимущих родителей дети могут приходить к нему обучаться без всякой платы, лишь бы только имели они нужные способности и были бы добронравны и неиспорченного какого-либо поведения». От других учителей, работавших с ним в «Архитектурной команде», он требовал постоянного общения с учениками, чего, разумеется, и сам никогда не избегал. Доказывал при этом, что если учитель сам не работает в классе, то и ученики не видят его действий и приемов, а одни эстампы, гипсы и картины суть «учителя» немы, глядя на оные, ученики станут доходить до искусства лишь ощупью, могут воспринять холодное подражательство и не осилят мастерства художника.
