— Напал на нас Соловей-разбойник. Разбили мы его, разорили змеиное гнездо. Можно и ему голову срубить, как он рубил. Можно и на кол воткнуть. Но лучше давайте отвезем Соловья в стольный град к Великому князю Владимиру. Пусть он его судит судом праведным, пусть казнит, чтоб всем иным разбойникам было неповадно.
Говорят, опомнившись, присмирел Соловей-разбойник. И теперь уже не кричал, не грозился срубить голову дерзкому смерду — опасался как бы свою не потерять. Просить стал Илюшу: «Отпусти». Выкуп предлагал немалый, дары драгоценные. Уговаривал: сейчас, мол, ты кто? Мужик, деревенщина. А с такими-то богатствами сам господином станешь. Будешь сахарную еду есть, питьецом медвяным запивать. На всю жизнь хватит, еще и детям достанется. Только не польстился Илюша на разбойничьи богатства.
* * *
Городская стража еще дремала у запертых ворот, когда послышался торопливый стук копыт. Загрохали кулаками, сотрясая дубовые Створки. Стражники отодвинули рогатины, подивились: «Кто такой?» Может, и наподдали бы нетерпеливому всаднику, да, оглядев широкие молодецкие плечи, поостереглись. По правде говоря, уже и время было отворять.
— Проезжай, если так торопишься, только мыт не забудь за провоз. Что везёшь-то? — Глянули, подивились. Не свинья, не баран к седлу приторочен. Зверь ли — рыжая шкура, человек ли — не разберешь.
— А сам ты кто есть? Куда скачешь? Что за диво-дивное везёшь?
Отвечал Илюша, как и было на самом деле, — зовут Ильёй. По прозвищу «Муравленин». Спешит он, торопится ко двору Великого князя Владимира. Издавна к нему на службу едет, все никак не доедет. А везёт зверя в человечьем обличье, погубителя душ, Соловья-разбойника, чтоб велел Великий князь его судом судить и казнью казнить. Ничего не поняли стражники — к какому Владимиру скачет, какого такого Соловья везёт. Одно только им понятно было, что широкоплечий детинушка есть не кто иной, как знаменитый Илья Муравленин. Потому что хоть и давно о нем ничего не слыхать было, а память о подвигах его всё жила. Расступились — поезжай куда знаешь.
Илюша натягивал поводья, попридерживал коня — не наехать бы ненароком, не задавить кого. Народу кругом — пропасть, И откуда столько людей взялось? И все куда-то торопятся. Не идут по-людски — бегом бегут. Так и лезут под ноги коню.
Никогда в жизни не видал Илюша такой толкотни. Домишкам тоже тесно. Один на другом сидят; Улочки узкие, кривые. То вверх ползут, то вниз. Петляют. Совсем закружишься. И где тут князя Владимира дворец искать? У кого спросить? Только рот разинешь, глядь, а тот, у кого спросить хотел, уже мимо пробежал. И нет никому дела ни до самого Ильи, ни до Соловья-разбойника. Хорошо, что попался добрый человек. Никуда не бежал. Никого не толкал. Стоял себе на берегу и плевал вниз, там из-подо льда струилась, бурля, неуемная речушка и тоже неслась куда-то, как и все в этом городе. Когда Илья окликнул его, человек перестал плевать. Разинув рот, долго глядел на всадника, на рыжую голову Соловья, прикрученного, как кабанья туша, — к стремени. Он-то и растолковал Илюше, что надобно ему ехать на самую Гору. Там. и дворец княжеский найдет.
Дорога внезапно вынырнула из-под заиндевелых деревьев и, как река в море-океан, влилась в широку площадь. Тут уже сам Илюша остановился, разинув рот. Вот он — стольный Киев-град. Еще краше, чем мерещилось Илье, когда он в порубе у Соловья сидел. Кругом не избы, крытые новой золотой соломой, как мечталось Илюше, — терема с резными, посеребренными инеем островерхими кровлями. Златоглавые купола церквей играют на солнце так, что глаза слепит. Значит, правду говорили люди о несравненном граде Киеве, лучше которого и на свете нету. Стоит он высоко на горе, пронизанный утренним светом, весь словно выкован сказочным мастером из золота и серебра, а вокруг неоглядные синие дали, по которым стаями плывут лебяжьи облака.
Поглядел Илюша в одну сторону, поглядел в другую — терема, что тот, что этот — один другого краше. И в котором из них князя Владимира искать? И тут еще одно диво увидел: четверку огромных медяных коней. До чего же хороши! Как живые, рвутся вперед, бьют золотыми копытами камень, и солнце играет на их гривах, будто на куполах. Вспомнил Илюша, давно слышал он об этих конях. Знающие люди сказывали, привез их князь Владимир из греческого города Корсуна и установил в Киеве в память о былых победах. Только, оказалось, на Горе негоже рот разевать. Там, внизу, боялся Илья в толкотне людишек конем потоптать. А тут зазеваешься — самого задавят. Мчат на полной скорости туда-сюда крытые возки, запряженные сытыми конями, — только снег следом вихрится. И опять, кажется, никому нет дела ни до всадника на усталом коне, ни до его рыжеголового пленника. Грустно стало Илюше. К тому ж обедал он давно, вечерял чем бог послал, а завтракать пока и вовсе не пришлось. И вспомнилось ему тут, как ребята на заставе рассказывали про столование у князя Владимира, куда любой проезжий и прохожий завернуть может. И примут его как гостя дорогого, и за стол усадят, и чарку мёда поднесут. Повеселело на душе. Взбодрил Илья коня. Решил: хоть весь Киев объедет, а сыщет княжеский дворец. Впрочем, повезло Илюше: не пришлось долго искать. Едва объехал площадь, наткнулся на дворцовые стены. Стража у ворот, как и там, ори въезде в город. И опять — ну что за бестолковый народ! Удивляются: какого такого Владимира надобно? Какого такого Соловья-разбойника привез? Скрестили секиры — проезжай дальше, деревенщина! Илюша осерчал и тоже собирался мечом поиграть. Потому что неприятно человеку, когда у него перед носом секирой машут. Но тут из надворотной башни выглянул начальник стражи:
