- А то! Ты ж привыкла на мир смотреть сверху, со своего крана, - сказал я и слегка щелкнул ее по кончику носа.
- Да ну тебя! - оттолкнула меня Сарыкейнек. - Сколько раз просила, не делай так!
Я расхохотался.
- А что делать? Что? - говорил я сквозь смех. - Коли нос у тебя вздернут, будто ты бросаешь вызов всем,..
- И пусть, - с нарочитой обидой отбивалась Сарыкейнек. - Не твое дело.
Притянув к себе, я поцеловал ее.
- Знаешь, - сказал я, помолчав, - меня самого так и тянет поговорить о нашей квартире. Да боюсь сглазить.
- Не каркай, - шаловливо шлепнула она меня по губам.
Не суеверны мы были, нет. Но когда заходил разговор о квартире, я чувствовал, как что-то поднимается в душе... Страх не страх, сомнения не сомнения. Беспокойство какое-то.
"Джамал-муаллим - это человек... да, всеми уважаемый, - повторял про себя. - Сказал - кончено. А все же..."
Джамал - это начальник строительства. Ему всего двадцать восемь лет, но мы называем его уважительно - муаллим.
- Подъем! - скомандовала Сарыкейнек. - До начала фильма двадцать минут.
Ссыпав остатки каштанов в карманы, мы вышли из "дворца". (Товарищи в шутку нарекли нашу пещеру высокоторжественно - "Зимний дворец Сарыкейнек и Валеха".)
Фильм оказался пустой.
- Давай сбежим, - предложила Сарыкейнек.
Мы вышли.
Снег усилился. Ничего не было видно. Только в отдалении, в стороне общежития, сквозь разыгравшуюся метель угадывался свет висевшей у входа мощной 500-свечовой лампы.
- Погуляем?
- Нет, мне пора, - сказала Сарыкейнек. - Гюллюбеим-хала ложится рано...
- Пошли, - взял я ее под руку.
- Ты с ребятами иди... Я сама...
- Да ты что? В такую погоду!
- Что мне сделается? - говорила Сарыкейнек, а по голосу чувствовалось: хотелось ей, ой, хотелось, чтобы я ее проводил. - Ничего не случится со мной, - продолжала она и лукаво спросила: - А если случится вдруг? Что ты сделаешь?
- Как это что? Или я не мужчина?! - обиделся я.
-- Пах-пах, мужчина! - рассмеялась Сарыкейнек и, словно извиняясь, взяла меня под руку. - Ну ладно, пошли. Мужчина...
Идти надо было через лес. Тропинку занесло снегом. Но мы хорошо знали дорогу.
- О чем я думаю... - прервала молчание Сарыкейнек. - Когда мы переедем в новую квартиру, давай и Гюллюбеим возьмем с собой. Мы так привыкли друг к другу. На новом месте мне будет ее не хватать. И тяжело оставлять ее одну.
- А сын? - напомнил я.
- Пять лет как уехал, и дело с концом. Даже писем не пишет.
- Сначала ты поговори с ней, - сказал я. - Ведь не одинокая она. Глядишь, еще обидится...
- Ага, - согласилась Сарыкейнек и преданно посмотрела мне в лицо. - Какой ты у меня хороший...
- Если согласится, я не против!
- Будет чудесно, правда? Старый человек в доме нужен... А когда у нас с тобой маленькие пойдут, то... - Не договорив, Сарыкейнек с нежностью прижалась ко мне.
Лес кончился, мы вошли в село.
Гюллюбеим-хала жила в простом крестьянском доме с двумя комнатами. В. середине одной из них находилась жаровня. Два подслеповатых окна смотрели на улицу, а задняя глухая стена дома приткнулась к горе. В одной комнате жили Гюллюбеим с Сарыкейнек, а другая служила кладовкой.
Поднявшись на шаткое крылечко, мы постучали.
- А-а, зятек пожаловал! Входи, сделай милость! - запела старушка, открывая дверь.
Голая электрическая лампочка, свисавшая с потолка, освещала скромное убранство комнаты.
Я снял сапоги и сел на край старого выцветшего ковра, против жаровни. В доме Гюллюбеим-халы была пара стульев, но я любил сидеть на полу, подобрав ноги, как сидели испокон веков наши предки, коротая долгие снежные зимние вечера за неторопливой беседой у огня,
Не знаю почему, - быть может, потому, что я сирота, мне так мило духовное родство с теми, кто жил на этой земле много лет назад. Я сижу у огня и остро, до боли в сердце представляю себя в кругу этих мужественных и немногословных своих сородичей. Почему-то мне кажется, что я чем-то обязательно должен быть похож на них. Во всяком случае, когда я вскакиваю на спину жеребца и скачу так, что только ветер свистит в ушах, или когда выбиваю 50 очков из пятидесяти в передвижном тире в райцентре - стрельбой, как и борьбой, я увлекаюсь давно, - в такие минуты сердце мое переполняется гордостью. И я искренне считаю себя прямым потомком отважных своих дедов. Хотя...
