У Лены упало сердце: ведь чувствовала, что нельзя оставлять пацанов на Нонкино попечение! Что же они такое успели натворить, раз всю деревню собрали?
Бабка подвела ребятишек прямо к тете Нюре:
— Смотри… смотри на своих! Голодать теперь станем из-за них…
Простоволосая, худая старуха без толку повторяла слова и явно ничего не могла объяснить. Но уже рядом с ней, как из-под земли, выросла Романовна. И все разъяснилось: Колька и Павка, забытые Нонкой, отправились к бабке в огород и оборвали весь цвет с ранней картошки.
— Да-а… нам Федька сказа-ал… — тянули они скучными голосами.
У Лены отлегло от сердца — велика беда! Но, взглянув на Романовну, она так и замерла: по коричневым, жестким щекам ее катились слезы.
— Господи, — сказала она тихо, совсем не своим ругательным голосом, — а я-то как старалась, глазки в избе проращивала… И все попусту!
Нонка тревожно смотрела на Романовну огромными, чуткими глазами и, не замечая этого, теребила в руках никлые лиловые цветы картошки.
И тетя Нюра расстроилась всерьез:
— Угомону на вас нет, мучители! — замахнулась хворостиной на мальчишек. — Помереть мне, что ли, чтобы не маяться с вами!
Лена ничего не понимала: в жизни не думала, что красивый картофельный цвет что-то значит для урожая! К ним подходили люди с других делянок, ахали, жалели Романовну. Ведь у нее тоже дети, их кормить надо, а когда-то теперь картошка новый цвет наберет… Подошел незаметно и директор школы Степан Ильич, а с ним знакомый уже Лене биолог Петр Петрович.
С самой той ночи Ивана Купала не пришлось ей с учителем видеться — всех к дому привязывали дела. И Лену тоже. Теперь он стоял рядом, все такой же немножко смешной и не деревенский. А Степан Ильич ничем не отличался от скудных сосновских мужиков: невысок, не особо силен и загорел до того, что русые волосы кажутся белыми.
— Что же это происходит тут? — спросил он у первой попавшейся старухи. — О каком неурожае речь? Ни градом не било, ни солнцем не палило, а вы уж и носы повесили. В чем дело?.
— Да что? Хотела вот скороспелки детям вырастить, — начала объяснять Романовна, — только цвет набрала картошка, а золотовские пацаны все пооборвали. Хоть бы и не сажала, не убивалась над нею попусту…
Женщины сейчас же обступили Степана Ильича плотным кольцом, до времени словно и не замечая второго, пришедшего с ним человека. Лена поняла, что со словом его считаются.
— Я думаю все же, что беды в случившемся нет, — сказал Степан Ильич. — Знаю и то, что вы можете сказать: не у тебя, мол, самого, так тебе и горя мало. Но вот тут со мной новый человек, наш преподаватель биологии. В дела сосновские он никак еще встрять не успел, а наукой о растениях всю жизнь занимается. Пусть он и ответит: имеет картофельный цвет значение для урожая или нет?
Все обернулись к стоявшему рядом с директором Петру Петровичу.
Лена почувствовала, что сам его вид производит на людей нужное впечатление: что бы он ни сказал, это будет словом ученого человека.
— Почти никакого, — объяснил учитель уверенно. — Это только внешний сигнал о том, что процесс роста клубня заканчивается. Когда-то по незнанию люди пытались есть картофельные плоды — «бульбочки», а не клубни. Конечно, ошибку скоро исправили, но цвет как-то связался в сознании с урожаем, так и живет это поверье до сих пор.
— Слышали? — спросил Семен Ильич. — А я еще больше скажу, пусть вот старые люди поправят, если что не так. Давно ли у нас в Сосновке на «нижнем» конце и вообще-то картошку стали есть? Забыли, как старики раскольники твердили: «Кто ест траву картофь, у того в крови ковь»? Да «кто чай пьет — отчается…» Всё они готовы были запретить, от всего отвернуть людей. Теперь, конечно, картошку все едят, а шепоты всякие староверские живут. Не тебе бы только, Романовна, слушать их…
Бригадирша утерла концом платка коричневое лицо.
— Да я, Степан Ильич, и не слушаю. Только если люди говорят, а у меня, сам знаешь, семья-то…
— Не умрет твоя семья с голоду, — успокоил ее директор. — А если кто еще сомневается, так я разрешаю на моем участке хоть весь цвет оборвать.
— Да что ты, что ты! — всполохнулась Романовна, — Верим и так. Спасибо тебе! Спасибо и вам, — чопорно, чинно поклонилась Петру Петровичу.
