Зато и скотина у нашего отца была хоть и простая, недорогая, непородистая, но сытая, здоровая и веселая.
Но, хоть коровы доились и хорошо, хоть у нас водились и овцы, молока мы пили не вдоволь и нечасто, потому что коров было всего две, а овечек три, а детей была куча. Молоко же не все оставалось дома, добрая половина его относилась на сыроварню, и за него наша семья получала от хозяина сыроварни, местного лавочника, либо деньгами, либо товаром из лавки.
Но отец был не только хорошим земледельцем, но и неплохим мастеровым. Двенадцатилетним мальчиком он был отправлен в Питер и отдан в ученье в жестяницкую мастерскую. Обучившись ремеслу жестянщика, или, как тогда говорили, паяльщика, он работал у разных мелких хозяев и на больших заводах, в том числе на Балтийском. Незадолго до призыва в армию женился. Прослужил в гренадерах пять лет, как раз в конце царствования Александра Второго и в начале царствования Александра Третьего, и, вернувшись домой, снова стал летом заниматься крестьянской работой, а зимой — своим ремеслом в городе. Так продолжалось в течение многих лет, пока у него не подросли и так же, как и он сам, не уехали в Питер в ученье старшие сыновья.
За эти годы отец перенес тяжелую болезнь — оспу, целых полгода пролежал в больнице, лечась от ревматизма, полученного в сырых подвалах, в которых работали и ютились мастеровые у мелких хозяйчиков.
Весь свой заработок отец посылал в деревню семье, а сам жил очень скудно, отказывая себе во многом.
Наконец такая жизнь стала ему невмоготу, и, когда ему пошел пятый десяток, он стал постоянно жить в деревне и работать на земле вместе с женой и младшими детьми. Таким, еще молодым, я с моих младенческих лет и стал впервые его ощущать и, приходя в возраст, стал все больше его, постепенно стареющего, узнавать и любить. И долго еще воспоминания об отце будут встречаться в моей повести.
Свою мать я помню очень хорошо, хотя и ощущал ее своим ранним детским сознанием всего около трех лет, то есть примерно с пяти- до восьмилетнего возраста.
Моя мать Евдокия Антоновна была стройная, выше среднего роста, худощавая женщина с мягкими чертами лица, задумчивыми серыми глазами и негустой русой косой. У нее был веселый, добродушный характер простой русской крестьянки. Она была под стать своему мужу, такая же ловкая, работящая, во всяком деле проворная.
Она умела прясть на ножной самопрялке ровную льняную пряжу, ткала из нее на ручном стане тонкие полотна, суровые холсты и половики. Для настолешников — так называли тогда в деревне самодельные скатерти — мать умела ткать специальное полотно с узорами.
Мать была мастерица стряпать разные деревенские кушанья, из-за чего ее часто звали готовить на свадьбах.
Выйдя замуж за нашего отца восемнадцатилетней девушкой, она среди прочего приданого получила от родителей два улья пчел, за которыми тоже заботливо ухаживала, уделяя им время от множества дел в поле и дома, и сохранила пчел до самой своей смерти, обеспечивая свою быстро растущую семью медом.
Из тех далеких дней моего детства мать встает передо мною светлым видением. Воспоминания о ней наполняют мою душу нежным трепетом. Вспоминаю себя ребенком. Зимняя ночь под воскресенье или под какой-то праздник. В углу перед киотом теплится лампадка. Пахнет свежевымытым полом и чем-то вкусным из печи. Я проснулся, лежу рядом с матерью, смотрю на висящее на стене полотенце, и оно представляется мне каким-то высоченным великаном. Я боюсь, жмусь к матери, и она тихонько целует меня и получше укутывает одеялом. И я вдруг догадываюсь, что это не великан, а просто полотенце. Страх проходит. И я спокойно засыпаю.
Вот я болею воспалением легких. Мне надоело лежать. Мать взяла меня на руки, старшая сестра подносит мне в ложке микстуру. Я не хочу ее принимать. Тогда мать кладет в ложку кусочек сахара, такое любимое лакомство в нашей семье. Я выпиваю из ложки лекарство.
Воскресное утро. Отец и старшая сестра ушли в церковь. Мать управляется у печи. Мы, трое малышей, занимаемся своими делами. Но вот раздается звон церковного колокола к «Достойно…», что означает скорое окончание службы. Услышав его, мать собирает всех нас вокруг себя, ставит на колени, становится на колени сама, и все начинаем молиться. Мать вслух читает «Богородице Дево, радуйся…», мы, не понимая смысла молитвы, повторяем за ней слова и кладем поклоны. Вскоре отец и сестра приходят из церкви. Отец говорит:
