— Ленин, — немного растерянно проговорил серб, бережно принимая брошюру. Дундич повертел книжку в руках и, смущаясь, положил на стол. — Не могу читать по-русски. Говорю плохо-плохо, а читать совсем не умею. Но я хочу научиться.
— Научим, — пообещал Петр Яковлевич. — Вот Мария Алексеевна поможет. Так что бери, читай. Тут все просто и ясно, как в жизни…
Взяв у Марии азбуку и букварь, Дундич до глубокой ночи сидел в кухне.
А утром вместе с ребятами зашел в класс, сел за последнюю парту и, не отвечая на шутки малышей, развернул тоненькую тетрадь.
Когда Мария Алексеевна вошла в класс, кто-то крикнул:
— А у нас новенький.
Мария Алексеевна подняла глаза и зарозовела щеками.
— Товарищ Дундич, — произнесла, едва поборов смущение, — я договорилась с командиром полка по вечерам учить всех неграмотных красноармейцев.
— То само собой, — сказал он, вставая.
И Самарина, поняв его состояние, подсказала:
— Но если вечером вам некогда, оставайтесь сейчас.
Не ожидая второго приглашения, Дундич тихо опустился на скамью.
Мария Алексеевна рассказывала, как год назад в столице России Петрограде восставшие рабочие и солдаты захватили Зимний дворец. Арестовали министров-буржуев. Собрали свой съезд и провозгласили по всей России власть Советов, а затем приняли Декреты о мире и о земле. А подписал эти законы Председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ильич Ленин. Потом учительница попросила ребят написать это имя на доске.
Дети зашушукались, задвигались и почему-то посмотрели на Дундича. Он подошел к доске, бережно, как что-то очень хрупкое, взял мел и четко написал: Ленин.
Ординарец, Дундича Иван Шпитальный скрутил козью ножку и вольготно задымил самосадом, усевшись возле окна.
— Сродственник твой идет, — сказал он с ухмылочкой Петру Самарину, возившемуся с самоваром.
Петр круто повернул сердитое лицо в сторону насмешника, но тот как ни в чем и о бывало чадил самокруткой.
«Сродственником» Петра окрестили в первый же вечер, когда полк Стрепухова пришел в Качалинскую из Иловли, а Булаткин привел своих кавалеристов из Котлубани.
Узнав, что штаб Стрепухова размещался в его родном доме, Самарин вечером пришел к Петру Яковлевичу, чтобы хоть что-то узнать про житье-бытье матери и сестры. Первым он увидел Шпитального. Тот, узнав о заботе гостя, сказал:
— Нету Стрепухова, отвезли в госпиталь. Да и для чего тебе Стрепухов, когда за него теперь твой сродственник командует? У него и спроси.
При последних словах Шпитальный усмехнулся.
— Не оскаляйся, говори толком, — потребовал Самарин, — что еще за родня у меня объявилась?
— Наш Дундич. Слыхал про такого?
— Слыхал, — признался Петр, удивленно моргая черными густыми ресницами.
Он не знал, радоваться выбору сестры или огорчаться. Слух про этого Дундича идет добрый, но все-таки не земляк, пришлый. И еще — кольнула обида. Не посоветовалась с родным братом, сама себе голова стала. Он спросил:
— Давно свадьбу сыграли?
— Да они еще женихаются, — хохотнул ординарец. — Нас с батькой ждут, чтоб ладком-рядком да за свадебку.
Дундич, который, как успели заметить окружающие, не отличался скрытностью, скаредностью, очень обрадовался нежданной встрече. По такому случаю попросил Шпитального раздобыть бутылку бражки…
За столом, глядя в глаза Петра, сказал:
— Ничего худого не думай. Я люблю твою сестру. И она меня.
— Ну, коли так, — облегченно выдохнул Петр. — то я не против.
Провожая Самарина, Иван Антонович предложил:
— Давай теперь вместе воевать. Хочешь, я попрошу Булаткина..
— Сам попрошусь, — пообещал Петр.
И вот, считай неделя, служит он в новом полку…
Услышав слово «сродственник», конармейцы глянули в окна и стали тесниться на лавках за столом: каждому хотелось, чтобы Дундич сел рядом с ним.
В дверях показался Дундич. Взгляд его карих глаз пробежал по комнате и остановился на самоваре. Энергичным движением снял каракулевую папаху с красным верхом и повесил на свободный гвоздь, быстро пригладил шевелюру и подошел к столу.
За чаем разговорились, кто и как пришел в Красную Армию, кто сколько воюет. Рассказывая о себе, красноармейцы выжидательно поглядывали на Дундича. Им не терпелось узнать, где и в каких переделках бывал их командир. Но он молчал. Иван Шпитальный не вытерпел и спросил:
